Уже на улице, на солнышке, меня накрывает по полной. Хорошо-то как, Машенька! То есть Машенька не при чём, но всё равно хорошо. От ярмарки дефис фестиваля здорово разгрузило, а от семейной ерунды, конечно же, нет. Какие вообще решения существуют у такого рода проблем? Закричать, затопать ногами - нет, вы с Вадимом никуда не пойдете, и не звони ему больше, и не переписывайся! И из друзей удали, а лучше сама удались изо всех соцсетей! Нечего тут! Kinder, K"uche, Kirche! Что, однако, полный бред и какое-то мудачество обреченного. Бессмысленное и безрезультатное. Не может так вести себя человек, в свободное время читающий "Actes de la Recherche en Sciences Sociales" на французском. Впрочем, это уже не про меня - больше года не могу себя заставить, заедает бытовуха, текучка и алкоголизм. Вот оно, значит, и воздалось мне по вере моей в мудрость европейских постструктуралистов. Утративший веру утрачивает всё - это про меня. Но я опять обезьянничаю, и это очень грустно, потому что обезьянничаю внутри себя и для себя - больше некому оценить мой широкий кругозор и свободу взглядов. Да и европейские социологи начиная с 1975 года так и не смогли ответить на тот вопрос, который я сам себе пытаюсь задать. Они даже собственно вопрос сформулировать не смогли, а через три года журналу стукнет сорокет. Юбилей, который не отмечают. И это тоже грустно. И юбилей, и сорок лет кобыле в трещину. Что вообще в таких ситуациях должны делать умные, начитанные мальчики? В каких книгах искать ответы и поддержку? Что предлагает нам на эту тему та же великая, как говорит Гарик, русская литература? Да ни черта, как и во всех остальных случаях. Перечитав сотни километров текстов различных стилей и назначений, я так и не понял, зачем всё это было, ради кого. Какие-то душные, многословные, вымученные и выморочные истории про нелепых людей, которые сначала бездарно профукали свою жизнь, потом свою страну. Потом повторили. Современники, о которых тоже есть русская литература, и тоже великая, заняты ровно тем же самым. И целью имеют закрепить результат предыдущих поколений. И закрепят, потому что силен народ традициями. Ну серьезно, стал бы тот же Чехов писать свою "Попрыгунью", если б мадам, послужившая прототипом главной героини, влюбилась бы не в художника Левитана, а в ломового извозчика? Нет, да и не случилось бы такого. В нас - я говорю в том числе и о себе, и черт побери, не без оснований! - в художников, в поэтов, в музыкантов влюбляться легко и интересно. Связано это с тем, что мы можем подавлять волю женщин с целью приведения их в горизонтальное положение. И это отличает настоящих творцов от графоманов и позеров, изображающих из себя невесть что. Лучшие из женщин всегда с нами, и настоящий творец и гений даже в драном пальто выглядит как молодой Антонио Бандерас, а из холёных индюков-бездарей составили однажды галерею персонажей мультсериала "Футурама" - они ведь даже на людей не похожи, по большому счету. Однако это противопоставление тут не совсем уместно - я о том, что простого русского гения полюбить легко, а ты попробуй полюбить извозчика! Тут чувств недостаточно, воля необходима. Так что с одной стороны наблюдаем деградацию и измельчание характеров, с другой - триумф воли. Как это возможно одновременно? Черт побери, спрошу об этом у Гарика при оказии, он, во-первых, два развода перенёс, а во-вторых - по русской литературе большой специалист, он ее, откровенно говоря, любит. А я русскую литературу ненавижу.
Всё, что случилось и дальше случится со мной,
Стало стеной и впоследствии станет стеной.
Так мне и надо.
3.
Текст пишет сам себя назло и вопреки,
Приходит в это мир как доминантный ген.
А люди не при чём, мы все - проводники.
И ходим после с ним как с гирей на ноге.
В нашей комнатке четыре стола. Справа у окна - стол Гарика, он сидит, уставившись в монитор, иногда что-то быстро печатает. Между ним и дверью должна сидеть Катя, но она уже куда-то свалила с обеда. Напротив Гарика стол Маши, сама Маша с понедельника в декрете. И, наконец, по диагонали от Гарика, в самом темном углу стоит мой стол. Дверь открывается так, что входящий закрывает меня и не видит. Разговоры обычно ведутся с порога, потому что комната маленькая, а в проходе обычно стоит какая-то дрянь. Это позволяет мне невозбранно греть уши - не все привыкли, что за дверью, открытой внутрь комнаты, обычно сижу я. Катю это почему-то бесит - видимо, на моем месте должна была быть она. А Гарика иногда веселит - я, пользуясь своей невидимостью, пародирую гостей мимикой и жестами. Гарик иногда посмеивается, но вообще ему плевать.
- Как дела? - приветствует меня начальник, не отрываясь от монитора.
- Пока не родила, - отвечаю я ему, не придумав на ходу ничего интересней.
- Надо чтобы родила, - Гарик чуть отворачивается от монитора и дает мне руку. - У нас тут кое-какие изменения.
- Какие же? Что-то по моей части?
- Да, - задумчиво выдыхает Гарик, вернувшись к работе. - По твоей.
Нифига себе, думаю. И здесь всё не слава Богу.
- И в чем же вина моя, князь? Не вели казнить...