Лисички-сестрички (Лиля Брик и Эльза Триоле)

Была еще другая история. Сложились любовные отношения у Маяковского с Н. А. Брюхоненко. И Лиля писала ему в Крым: «Володя, я слышала, что ты хочешь жениться. Не делай этого. Мы все трое (т.е. Маяковский, она и Ося) женаты друг на друге, и больше жениться нам грех…»

Разумеется, теперь она с ума сходила от злости и ревности!

Да и в Париже не все пошло гладко. Эльза, испуганная результатом своего неожиданного «сводничества», уши прожужжала Володе о количестве Таниных поклонников и женихов.

И все же в очередной его приезд Маяковский и Яковлева простились только до осени, чтобы уж потом не расставаться никогда.

Но случилось так, что они больше никогда не увиделись! В Москве Маяковский начал подготовку к грандиозной выставке «20 лет работы…», закончил пьесу «Баня», которую читал в Театре Мейерхольда, принял участие в работе конференции РАПП. И одновременно подал ходатайство на очередную поездку во Францию. Сдал в редакцию журнала «Огонек» «Стихи о советском паспорте» – нечто вроде клятвы в верности Родине, партии. Но рукопись пролежала на столе редактора девять месяцев и была опубликована только после смерти поэта, а вместо разрешения на выезд ему пришел короткий отказ.

Маяковский обратился в ОГПУ, к бывшему ответственному редактору «Известий» И. Гронскому, с просьбой похлопотать о визе во Францию. Опять отказ.

Наверху сочли вредной для интересов страны женитьбу крупного советского поэта на белоэмигрантке. Боялись, что Маяковский возьмет да и останется в Париже. И Агранов по просьбе семьи Брик, не желавшей терять кормильца, затормозил выдачу визы.

Маяковский об этом не догадывался, все надеялся, что визу дадут. Наконец 11 октября 1929 года в Гендриков переулок пришло письмо от Эльзы.

«Володя ждал машину, он ехал в Ленинград на множество выступлений, – потом описывала все это Лиля Брик. – Я разорвала конверт и стала, как всегда, читать письмо вслух. Вслед за разными новостями Эльза писала, что Т. Яковлева, с которой Володя познакомился в Париже и в которую еще был по инерции влюблен, выходит замуж за какого-то, кажется, виконта, что венчается с ним в Париже, в белом платье, с флердоранжем, что она вне себя от беспокойства, как бы Володя не узнал об этом и не учинил бы скандала, который ей может навредить и даже расстроить брак. В конце письма Эльза просит по всему этому ничего не говорить Володе. Но письмо уже прочитано…»

А между тем Татьяна тогда еще не венчалась с виконтом. И она отправила письмо Маяковскому, где спрашивала, что ей делать. Письмо пропало, Маяковский не ответил…

Куда пропало столь важное для него письмо?

Не Лилечка ли его заиграла?

Она по-прежнему пребывала в состоянии жуткой ярости из-за открывшегося непослушания верного Щена. Точно так же лютовал на нее Ося, на которого, в свою очередь, топал ногами товарищ Агранов.

Щен срывался с поводка, и нужно было показать ему, что он – всего лишь пес при хозяевах.

И показали…

Теперь все публикации Маяковского встречала неистовая злоба.

И. Эренбург утверждал, что в стихах поэта «слышатся одни, конечно, перворазрядные барабаны». К. Чуковский уверял, будто «его пафос – не из сердца, и нет у него чувства родины».

После публикации стихотворения «Прозаседавшиеся» и особенно поэмы о Ленине на Маяковского навалилась целая толпа партийных критиков, возглавляемая Л. Троцким.

Л. Сосновский начал кампанию под лозунгом: «Довольно Маяковского». Н. Коган заявил: «Он чужд нашей революции». А. Лежнев называл поэта «холодным ритором и резонером». А. Воронский писал: «Социализм Маяковского – не наш марксистский социализм, это скорее социализм литературной богемы».

Модным стало повторять вслед за Троцким о «кризисе Маяковского». К. Зелинский опубликовал статью «Идти ли нам с Маяковским», где писал: «Безвкусным, опустошенным и утомительным выходит мир из-под пера Маяковского… к новому пониманию революции можно прийти, уже перешагнув через поэта».

Его стихи называли «рифмованной лапшой» и «кумачевой халтурой», «перо Маяковского совсем не штык, а просто швабра какая-то…». В травле участвовали Носимович-Чужак, Гросман-Рощин, А. Горфельд, Л. Авербах, М. Янковский, В. Ермилов, В. Перцев, С. Дрейден, поэт Семен Кирсанов…

Свою выставку-отчет «20 лет работы» Маяковский готовил почти в одиночестве. Лиля вспоминала, что в «этой затее ему помогала какая-то Зина Свешникова и какие-то неизвестные «мальчики».

А Брики где же были? Они уехали за границу, истомленные отчаянием «кормильца». То ли дали ему время прийти в себя, то ли… То ли Лилечка, как жена Цезаря, должна была остаться вне подозрений?

17 апреля 1930 года, в день похорон Маяковского, в выпусках «Литературной газеты» и «Московской правды» появилась статья все того же Михаила Кольцова, в которой было сказано: «Нельзя с настоящего, полноценного Маяковского спрашивать за самоубийство. Стрелял кто-то другой, случайный, временно завладевший ослабленной психикой поэта-общественника и революционера. Мы, современники, друзья Маяковского, требуем зарегистрировать это показание».