Лисий перевал : собрание корейских рассказов XV-XIX вв.

— Мы состарились в скитаниях по дорогам, а вот такое с нами приключилось впервые, и отрока такого мы видим в первый раз!

Позвав Чхунгёна, они стали горячо благодарить его:

— Ты оказал нам огромное благодеяние! — и они благодарили его до тех пор, пока у них, как говорится, слюна на языках не пересохла.

— Мнение людей, живущих в этом мире, — ответил им Чхунгён, — легко поворачивается, как ладонь, и стоит человеку совершить малейший проступок, как его уж готовы съесть живьем, а чуть сделает что хорошее, его превозносят так, что и небо по сравнению с ним кажется совсем не высоким! Ну, как бы там ни было, а вы уж теперь будьте поосторожнее на дорогах!

— Да, — виновато признались люди, — давеча-то мы и впрямь оплошали!

Тем временем наступил день. Носильщики приладили свои ноши и отправились в путь. Собрался в дорогу и Чхунгён. И вот, когда он прошел уже с десяток ли, справа из-за гор показался крытый паланкин, позади которого шло несколько десятков каких-то бродяг! Они опустили паланкин перед Чхунгёном, не говоря ни слова, затолкали его внутрь и, взяв паланкин на плечи, сошли с дороги и направились в глухие горы!

Его куда-то принесли и, опустив паланкин, приказали выходить. Чхунгён догадался, что он попал в самое логово разбойников! Бесстрашно выйдя из паланкина, он огляделся. Высоченные горы, будто огромная ширма, окружали это место со всех сторон. Всюду громоздились причудливые скалы и утесы, темнели густые заросли высокого стройного бамбука, текли, огибая горы, глубокие ручьи и длинные речки. Тут и там низвергались водопады — будто прыгали миллионы брызг-жемчужин. Дальние ущелья и лощины терялись в белых облаках и голубой дымке, опоясавших горы со всех сторон. Чхунгён оглянулся на перевал, по которому он попал сюда. Поистине, ниоткуда, ни с одной стороны, невозможно было проникнуть в лагерь разбойников. Место было таким неприступным, что, казалось, даже птица не может залететь сюда!

«И как такой чудесный уголок, — мелькнула у Чхунгёна мысль, — оказался разбойничьим гнездом?!» Разбойники вскоре куда-то его привели. В окружении гор лежала глубокая долина — два-три ли ровной земли. Всюду были овощные и ячменные поля, обсаженные тутовыми и плодовыми деревьями. Виднелись поля под коноплей, и поля белого рами, из которого ткут полотно на одежду. А над всем этим у северной горы, обращенный фасадом к югу, высился дом. Этот крытый черепицей дом в четыре-пять сотен кан был обнесен белой стеной, высотой, пожалуй, в два-три человеческих роста. Под стеной проходил ров, заполненный водой. Перед воротами через ров был переброшен деревянный мост, одна половина которого на ночь, видимо, поднималась и которым пользовались только сами разбойники. Обитые железом ворота были непроницаемы для стрел и пуль. Перед воротами на некотором расстоянии друг от друга стояли караульные, вооруженные мечами и копьями.

Чхунгён сразу смекнул, что его доставили сюда по злодейскому умыслу разбойников. Поэтому он до сих пор ни о чем не спросил и, не спеша, вошел в ворота. Посреди двора, в высоком павильоне на сиденье, застланном шкурой барса, важно восседал один разбойник. Видимо, сам атаман. Слева и справа от него двумя рядами стояли несколько десятков вооруженных мечами разбойников, которые били в маленькие барабаны.

— Подвести сюда этого негодяя! — приказал атаман.

— Слушаемся! — ответили два-три разбойника.

Одним прыжком подскочили они к Чхунгёну и, крепко схватив за волосы, швырнули на колени у ступеней павильона. Однако Чхунгён не встал на колени и громко крикнул:

— Разве могу я стоять на коленях перед невежественным мелким воришкой?! Хоть ты и считаешь себя очень умным и хитрым, однако видел я твои деяния! Если хочешь меня убить, убивай скорее!

Так он сказал, и на лице его не было страха. Поистине, отважный герой древности! Его непоколебимая воля способна была, казалось, расколоть само небо, и все разбойники растерялись. Их атаман, услышав слова Чхунгёна, едва не задохнулся от злобы и закричал:

— Ах ты, мерзкий щенок! Ты сорвал мое дело, искалечил многих моих людей, а когда тебя поймали, прикидываешься, что тебе не страшно, да еще смеешь всячески поносить старшего! Разве избежишь ты теперь смерти?