— Что ты за мать такая, что твоя дочь предпочитает тебе чужого мужика? — зло шучу, и она ожидаемо принимает мои слова за чистую монету, моментально краснеет и вспыхивает.
— Ну, знаешь ли! Ты сам захотел назваться её папой! Если бы не ты со своей свахой, мы бы жили себе, как жили, и в ус не дули! Сдался ты нам сильно. Не хочешь — не читай. Только потом не жалуйся, что она отказывается фотографироваться у тебя на руках!
— Ладно, давай книгу, — произношу примирительно.
В конце концов, она права — это было моё предложение, Лисица в этой игре такой же заложник, как и я, или даже больше. Но она уже обиделась, уходит и то ли не слышит, то ли игнорирует мои слова. Зашибись…
Спустя час застаю её на кухне.
— Олеся, я не хотел тебя обидеть.
— Всё в порядке. Только когда твоя долбанная избирательная кампания провалится из-за того, что тебе никто не станет верить, пеняй сам на себя! Придурок…
Последнее слово она произносит едва слышно, но я его улавливаю. О том, чтобы попробовать затянуть её в спальню, и речи быть не может. И правда — придурок…
Утром уезжаю рано, даже кофе выпить не успеваю. На сегодня назначено три важные встречи и первое общение с избирателями в качестве официального кандидата. Программу мне разработали, но я никак не могу до конца вникнуть во все нюансы. Меня слишком долго не было в стране, да и точечные проблемы моего округа мне чужды и неинтересны.
В голове крутится поговорка: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Смешно надеяться, что кто-то решит за людей их проблемы. Наше население слишком инертно, люди привыкли, что барин или секретарь парткома за них всё порешает, отдаст указания, кому-то прикажет, кому-то запретит, кому-то погрозит пальчиком — и наступит всеобщая справедливость. Но в современном мире нужно уметь воевать за свои интересы. Хочешь чего-то добиться — действуй, а не жди манны небесной или волшебника.
Все эти новомодные лозунги о полной смене власти до икоты забавны. Как ни крути, а поменять можно только шило на мыло. Потому что всё зависит не от отдельных лиц, а от общего менталитета. Какая разница, какой условный Вася Пупкин занимает кресло в правительстве? Даже самого честного и неподкупного депутата рано или поздно купят. А если не сложит себе цены, то его нагнут и заставят каким-то другим способом. Народ же как бросал мусор мимо урн, так и будет бросать, а потом возмущаться, что Вася Пупкин плохо следит за дворниками. Народ как плевал на законы, так и будет плевать, а виноватым обязательно назначат того же Васю Пупкина. По их мнению, это из-за него у нас в подъездах грязь и лампочки выкручены. Потому что люди считают, что им все всё должны, а они — ничего и никому. Какая ерунда!
Я могу им обещать что угодно. Они поверят любой лапше на ушах — и будут счастливы. С одной стороны, этот факт придаёт мне уверенности в победе, а с другой, делает эту победу особенно мерзкой и грязной. Раздражает необходимость участвовать в этом фарсе.
Нет, конечно, я не собираюсь забивать на свои предвыборные обещания и депутатские обязанности. Возможно, часть проблем округа мне удастся решить. Но точно так же люди могут это сделать и сами. Достаточно лишь приложить немного усилий и проявить инициативу. Другие же обещания так и останутся на бумаге. Потому что проблема не в них, а в соломе в головах у жителей. Пока люди не поменяют её на мозги, пока не научатся быть взаимно ответственными, ничего не изменится. «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь»[4]
. Занавес.На этой философской ноте я вхожу в офис Штейнберга. Михаил уже на работе, в его муравейнике, как обычно, все при деле и снуют туда-сюда.
— Что-то ты сегодня похож на Бармалея, — многозначительно подмигивает пиарщик.
А мне неожиданно хочется ему врезать посильнее, потому я уже тихо ненавижу Чуковского и всех его героев оптом. И виной всему — этот самодовольный индюк.
— Н-да, — тянет Михаил. — Вижу, что дома тебя уже построили и достали по полной программе.
— Слушай, а прекратить этот балаган никак нельзя? — заранее зная ответ, всё-таки задаю вопрос, который не даёт мне покоя.
— Охрана, отмена! — задорно выкрикивает Штейнберг.
На его крик в кабинет заглядывает секретарша и смотрит вопросительным взглядом. Он ничего не отвечает ей, только машет рукой, и она исчезает за дверью.
— Не-а, так не получится. Назвался груздем — полезай в кузов, — хохочет.
А мне совсем не до смеха!
— Признавайся, ты намеренно мне их подсунул? Чтобы они меня свели с ума?
— Что, не даёт? — его голос весь пропитан деланным сочувствием, из-за которого кулаки чешутся ещё сильнее. — Плохи твои дела. Теряешь квалификацию.
Дразнит меня специально! И я не выдерживаю, кидаюсь на него и хватаю за грудки.
— А не много ли ты себе позволяешь? — бросаю ему в лицо.
Штейнберг становится серьёзным, стряхивает мои кулаки и поправляет воротник.
— Ладно, пошутили и хватит. Давай обсудим сегодняшние планы и твою речь.