Листьев медь (сборник)

Ощущения завораживали и в то же время вызывали глубокое беспокойство. Сова постаралась не держаться за стену, но тут же начала спотыкаться, спотыкаться – и села. Но, опустившись, она почувствовала подобное же обнаженными ступнями. Голый низ параллелепипеда словно бы играл с ее стопой, то теплея, то холодея, то втягивая, то приотпуская ее. В какой-то момент ей даже почудилось, что нечто обволокло каждый ее палец, словно теплый воск, но не налипая, а ребристо покалывая каждую клетку кожи. От этого обволакивания Сова не почувствовала боли, а лишь некий острый интерес, некое притяжение к цели, она даже сдвинулась и притянула себя к ступням, обхватив коленки руками и крепко прижав живот бедрами. Но тут же острое чувство противления, отбрыкивания, подобно тому, что она испытала на крыше, услыхав женский голос и увидев продавленный брезент, возникло в ней.

И Катя даже собралась с силами и подняла, было, руки, чтобы выдохнуть и крикнуть: «О-о-аа-ыы-х!..», но тут же замерла, решив, что, пожалуй, что слишком устала, и у нее появились галлюцинации ощущений. Ибо пол – или скорее дно ящика – казался уже совершенно гладким, прохладным и абсолютно твердым. Да и стены высились по сторонам, подобно уходящим к потолку (или крышке) монолитам. Катя опустила руки и решилась все же на прямой вопрос:

– Вы – кто?

– А ты как думаешь? Кто, кто, кто… – вновь ответило странно знакомое эхо.

– Если уж ты хочешь знать, что я думаю… Вы – ты злиться станешь? – вы – большие ящики. Нет, нет… Вы не только ящики, вы – додекаэдры, пирамиды, экосаэдры и обелиски. Ребра, грани, гранники… Вы – многогранники. То есть – что я? Вы – кто-то – в этих многогранниках.

– Нет, моя Умница. Это сначала ты была права. Мы – это и есть. Многогранники. И ты же еще лучше сказала. Мы – гранники.

– Что? Разумные гранники?

– Да… – эхо в голове помолчало, словно взяв минуту на размышление. – Да, мы – разум. Мы – гранники.

– А как тебя зовут?

– Знаешь ведь… Знаешь… Знаешь…

И снова засветились буквы: ЧЯ… ЧЯ… ЧЯ…

– Ча-ща – пишется с буквой «а», – вырвалось у Кати.

– Стыдно, – взвыл знакомый голос, – Стыдно… – пол снова запульсировал, и это было похоже на слегка дрожащий от смеха живот, – и все же, я – ЧЯ-я-а-а…

– Ох, устала… Нет-нет, спрошу все-таки. Зачем мы вам?

– Вы – округлы и красивы. Вы – изменчивы. Мы любуемся вами. Мы – говорим через вас.

Катя поднялась во весь рост, ей не понравилось это заявление. Особенно: «Вы округлы и красивы» – у нее вновь возникла мысль о срезанных цветах и о том, что их с Мариком еще немного покультивируют, а потом тоже срежут и поставят в вазу. И она решилась:

– Так чего же вы хотите, в конце концов?

– Хотим стать собой… Хотим стать округлыми.

Так уж прямо спрашивать, наверное, не стоило, потому что пол вдруг заходил ходуном, но не мелко и вкрадчиво, как только что, а резкими толчками, повторяющимися через равные промежутки времени, стена разверзлась, возникли высокие ступени, и Катя понеслась по ним, сама не желая этого, и не зная – куда…

Глава 11 Апории Зенона

Невесть каким образом, Катя добралась до их с Мариком ниши и порушила дверь. Марик сидел между корпами, на поверхности которых было сразу несколько изображений. Ахиллес догонял черепаху, две толпы на стадионе грозно смыкались, летела куда-то древнекитайская стрела. Дверь упала бесшумно, шаги по поверхности корпов тоже были бесшумны, но Марик почувствовал катино возвращение и обернулся. Он попытался встать, но рухнул обратно. Белки глаз у него были красные – сосуды полопались от напряжения, лицо уже не казалось таким гладким как прежде, и на ум уж никак не могла прийти натянутая перчатка. Поры расширились, лицо стало рыхлым и влажным, слипшиеся волосы падали на лоб.

– Катенька, ты? – сказал он едва слышно, и так, будто Сова только сбегала за хлебом и вернулась, – Да, ты… Теплом повеяло…

– Чем тут может повеять? – в сердцах бросила Катя, – Тут же все закупорено, как… – и посмотрела на Марика, – Эх, юноша, да ты у меня разболелся. Стой, я вот тебе, расскажу, может, и полегче станет!

Сова пробежала расстояние до кресла, пристроилась на жестком прямоугольном подлокотнике и передала все, что слышала от ЧЯ. Только про бдение стен и дна ящика она говорить не стала. А, скорее, и не было того?

Марик слушал очень внимательно. Уже после первых слов о гранниках, глаза его заблестели, лицо высохло и обострилось.

– Да, да, так! Так! Примерно это я и предполагал. Разумное сообщество стереометрических фигур.

Строгие, покрытые полировкой корпы, как стражники стояли по стенкам, мерцая экранами.

Марик принялся стучать по клавиатуре, вводя только что пришедшие на ум запросы, мог бы воспользоваться и голосом, но написать было легче. Он просил у общественного корпа перейти на передачу «Занимательная математика». Через некоторое время на поверхности корпа возникла заставка, а потом появился портрет Галилео Галилея. Портрет вдруг ожил, приобрел мимику, и Галилей вкрадчиво спросил, схематично, не в так словам, двигая губами: