Листьев медь (сборник)

– Вот и ты тут. И тебя привели просветить. Просветись-ка. Просвещение – нужная вещь. Ты, Чубарик, зря связался со своей Машей. Твоя Ми, как вы друг друга зовете по первым буквам… Тоже моду взяли, прям, как американцы – Ми, Ди, Би, Ви… Она же неуравновешенная дура. Из университета полетела… Учиться было просто лень, упорства нет к достижению цели – расхлябанность это, вот и все. Замечал ведь – она все больше не с утречка на свежую голову конспекты читала в сессию, а все ночью, все ночью… Такие вот и попадают в отщепенцы. А ты, дурачок, от хорошей жены ушел. Волновал ее отца – а он же дело делает. Рано встает – и в работу. У нас много работы. Только что тебе показали наши достижения. Ты все это знаешь, конечно, но лишний раз не помешает. Так вот – мы стремимся вперед. Это совсем не предел. Ты отстал от первых рядов, которые бьются за великие достижения. Что там, Шат-гора… Они такое наконстролили! Нам теперь все по плечу. Что там Запад! Мы держим в руках главную силу современности – ячейку с лигокристаллом. В ней – и промышленность, и ВПК, и космос. Еще чуть – весь мир и окрестности будут нашими. Мы же как пружина должны быть, как вектор – только вперед. Но и ты на своем месте можешь многое, ведь детишек мастерству учишь…

Чубаров слезящимися глазами смотрел в добрые очи Нифонтова или Петруничева… в мозгу его было глухо и детско, и он выдавил:

– Так ведь мои дети…

– С детьми все будет в порядке. Что там произошло? А ничего там не произошло. Других зачислим.

Других зачислим… Других зачислим… – Стал повторять уже какой-то другой голос, и Чубаров понял, что сидит уже не на первой скамейке перед возвышением, а где-то сбоку, а рядом с ним, не Нифонтов и не Петруничев, а его бывший начальник отдела, грузный человек с набухшими веками и прикрытой жирными темными прядями лысинкой. Чубаров когда-то был женат на его дочери, да ушел… А тот, его прошлый собеседник, то ли Нифонтов, то ли Петруничев, как, наконец, понял Чубаров, был просто-напросто голограммой.

Начальник отдела ему все и разъяснил:

– Да что ты, Чубарик, дергаешься! Вовсе не из-за выпавших студентиков тебя сюда затянули и немного проучили. А из-за бабы этой… Мариковой мамаши. Это она при всех начала кричать про твои старые лишние, фу ты, то есть «личные» дела. Нечего было ей так при всех… И про отщепенку эту. Не могли же мы все это так оставить… А что с выпавшими? Шут их знает. Видно, так надо. А ты теперь иди. Иди, иди. Одежонка твоя вон там, на сидении, ближе к двери лежит. Ты переоденься, не стесняйся. Пропуск я тебе подписал. На – держи, на выходе сдашь дежурному.

Чубаров, стесняясь своего бледного тела, загораживаясь ладоням, стянул смятую окровавленную пижаму и надел костюм. Кое-как завязав галстук, он двинулся к двери, но потом оглянулся на знакомую старую женщину. Она была на том же месте, а рядом с нею восседал здоровенный усатый мужик в бушлате и тельняшке и что-то вкрадчиво ей втолковывал. Она смотрела не на него, а вперед, и четко выделялись на очень бледном лице слезные железы. Судя по всему, в отличие от Акима, она совсем не верила мужику в тельняшке.