Листьев медь (сборник)

– А причем здесь родители? – вдруг вступил Марик, – Нас берут в учебные заведения в соответствии с нашими способностями и выбранном нами пути.

– То-то ты норовишь языками и историей заниматься, и вовсе в лиготехники не метишь, – съязвила Лисина, – Ты даже на дополнительные занятия по матанализу ходить отказался – как ты мог! Ведь тебе оказали доверие, пригласили.

Это было серьезное обвинение, и Марик отвернулся и обиженно уставился в стену. Глаза его при этом словно остекленели, теплый замшевый серый оттенок пропал, а возникли в глубине холодные голубоватые стекляшки. Так бывает весной в водоемах, которые промерзают насквозь, потом слегка оттаивают, и появляется вода. Но стоит упасть в водоем лучу солнца, лед внутри начинает отсвечивать и темная рябь воды сверху совершенно пропадает.

– Я не виноват, – серьезно, со слезами в голосе сказал Марик, – ребятам тут же надоело придуриваться, работая на возможный подслушивающий контрольщик, и они замерли, глядя на товарища. Паша не поленился, встал, добрался до угла и внимательно осмотрел поверхность бетона. Никаких техногенных присутствий там видно не было, и он вернулся на место.

– Я не виноват, продолжил Марик, – меня дед всегда учил вдумываться в суть происходящего, внимательно следить за событиями, не принимать на веру, но быть верным принципам человеческого общения.

– Дед у тебя этот… – подозрительно вставил Варакуша. – Он, наверное, хороший был человек, но какой-то не наш.

– Почему «был»? – тихо сказал Марик. – Я не слышал, чтобы он умер. Он как бы… ушел.

– Здорово. Вот всегда ты так про него говоришь. Куда он мог уйти? За Глобальный сетевой экран? А что там делать? Техника там хреновая, наука не развивается почти, только вот колбаса получше нашей, но, говорят, и у нас такая будет, все к тому идет. Да еще и повкуснее!

– Не-а! Там тряпочки всякие! Косметика! – протянули вместе девочки. – А Зинаида добавила, – И пластические операции делают. Для красоты.

– Глобальный сетевой экран – понятно, – сказал на это все Строгий Юноша. – Дед Леонидыч говорил мне… – Марик слегка смешался. – Ну, рассказывал, как сказку. Что разные там люди… Даже не люди, а целые построения из людей, городов, заводов, рек, книжек, картин… Подождите: разных культур…. цивилизаций. Они живут, как на слоеном пироге – каждый на своем блине, на свой поверхности. А различаются эти поверхности временем, в них текущем, стоящем, существующим… Можно сказать по-разному. Так вот этот пирог можно протыкать – словно шилом или шампуром, и тогда в нем между слоям возникают тоннели, дырки, переходы. Как-то он еще их называл.

– И ты хочешь нас уверить, – начал было Женька, – Строжайший ты наш Вьюнош..

Но докончил Варакуша, причем уже совсем не шутливо, а совершенно серьезно, даже напугано, слегка вытаращив глаза:

– …что твой Леонидыч просто так и перешел по проколотому тоннелю на другую… другой…

– Блин!!! – завопили Катя с Лисиной и захохотали, а Марик тут же надулся, встал, скинул с колен луковую шелуху и ушел в соседнее помещение, задвинув за собой тяжелую железную дверь.

Катя еще некоторое время похохотала со всеми, но потом побежала посмотреть, что там с разобидевшимся Вьюношем.

Марик стоял недалеко от двери и задумчиво, но с удовольствием грыз хвостик зеленого лука. А вокруг него, в несколько рядов, поднимаясь до бетонного потолка стояли ряды решетчатых контейнеров с золотистым пахучим овощем. Сложенные с помощью шарнирных блоков такие же контейнеры лежали по углам помещения, а прямо рядом с Мариком оказался решетчатый ящик с некачественным товаром. Лук пророс, выставив немного бледные, но зеленые и наглые ножики в окружающий мир и покрыв нежным свободным цветом всю поверхность.

Ох, эти контейнеры. Все же – как похоже!

Но воспоминания не надолго отвлекали Сову. Ей было тяжело. Особенно ночами.

Глава 10 Твой друг ЧЯ

Так однажды Катя сидела на своей кушетке, раскачиваясь из стороны в сторону, и стонала. Посреди того, что здесь они называли ночью, она вдруг проснулась и принялась скидывать с себя все – одеяло, футболку, стаскивать и комкать простыню. Потом бессильно прислонилась к стене. Ей казалось, что все, буквально все на постели колет ее, рассыпается при прикосновении, как в детстве, когда она по глупости грызла в кровати печенье или сухарь. И сейчас чудилось, что все это колет, прилипает, сыплется всюду, словно белье состоит из множества песчинок, даже слегка поскрипывающих, когда нажимаешь на них телом. Отвращение к покрытому песчинками белью, какая-то пресность, пустота внутри, которая возникала в ней и раньше в результате долгого бездействия, ровного течения жизни, и заставили ее ныть, раскачиваясь из стороны в сторону.

Это же вновь заставило подойти к дверной панели и повторить заученные с прошлого раза движения. Разбитый контейнер лежал в кармане ее рабочего халатика, висевшего на вешалке у «двери». Катя взяла его, как смогла, прикрутила крышку и принялась стучать им по двери. Крышка вновь отлетела, порошок понесся по воздуху, панель повалилась вперед.