Привокзальная площадь окружена плотными шеренгами гвинейцев — в бубу, в халатах, европейских костюмах, шортах, шляпах, барашковых пилотках, красных фесках, фуражках, колониальных шлемах, без головных уборов, но под черными дождевыми зонтиками. Это все мужчины. Женщины стоят отдельными рядами, и пеструю красочность их рядов я даже не берусь описывать.
Три барабанщика, как по команде, бросают на каменистую площадь гулкую дробь, и Арданов неуклюже подскакивает на своем месте, привычным движением срывая с плеча магнитофон…. Барабанщики, все сильнее распаляясь, колотят по украшенным перьями тамтамам, и два танцора — молодой парень в белых шароварах и белой рубахе и изумительного сложения полуобнаженный атлет в белой юбке — пускаются в пляс, зажав в зубах свистки… Милый, толстый, тихий, обычно полусонный Арданов двигается, как на шарнирах, в такт музыке и что-то пытается сотворить с магнитофоном… Танцоры входят в раж, топот их босых ног соперничает с дробью тамтамов, они бегают, скачут, переворачиваются в воздухе, свист стоит почти непрерывный… И Арданов теперь тоже дергается, стучит мягким кулаком по магнитофону, встряхивает его, крутит и, того и гляди, швырнет себе под ноги…
Здравый смысл берет верх: Арданов щадит казенное имущество, не расшибает магнитофон о лоно матери-земли… На лице его, покрывшемся пунцовыми пятнами от волнения, я вижу безропотную покорность неисповедимой судьбе, когда он поворачивается ко мне и тихо говорит:
— Не работает.
Ритм танца теперь совсем иной, более медленный и неровный, вздрагивающий, и танцоры, подчиняясь ему, конвульсивно изгибаются и, запрокидываясь, склоняются все ниже и ниже к земле, пока не упираются в нее затылками… Музыка почти затихает, и отчетливее слышно тяжелое — через свисток — дыхание запыхавшихся плясунов.
После танцев комендант района произносит короткую речь в честь Советского Союза и Гвинейской Республики. Кузнецов выступает с ответным словом. Аплодируя, мы проходим через площадь к небольшому, под черепичной крышей, отелю-ресторану, у входа в который, в честь торжественного случая, стоят четыре красивые нарядно одетые гвинейки; яркие платья женщин украшены надписями: «Да здравствует Гвинейская Республика!»
Незадолго до вылета из Москвы, как раз перед тем, как идти делать прививку против желтой лихорадки, я перечитал прекрасную книгу Поля де Крюи «Охотники за микробами». В главе, посвященной Вальтеру Риду, раскрывшему тайну желтой лихорадки, Поль де Крюи уверяет, что к 1926 году весь оставшийся на свете яд желтой лихорадки сможет уместиться на шести булавочных головках, а через несколько лет его и в помине не останется… Пророчество не сбылось. Очаги желтой лихорадки и поныне сохранились в тропических районах Африки и Америки, а вспышки эпидемий порой случаются в самых неожиданных местах, потому что москиты, переносчики лихорадки, пользуются иногда услугами международных авиакомпаний.
Я вспоминаю об этом потому, что сейчас в комендатуре города Маму идет разговор о медицине. В свое время французы создали в районе Маму лепрозорий и в какой-то степени предотвратили распространение проказы среди гвинейцев. Гораздо хуже обстояло в то время дело с лечением туберкулеза, бытового тропического сифилиса, черной оспы, сонной болезни, лимфатизма, той же самой желтой лихорадки… Чтобы одолеть их, нужна широкая сеть медицинских учреждений, нужны многочисленные национальные кадры врачей… И мы с интересом слушаем коменданта района, с гордостью рассказывающего о новой поликлинике, новом родильном доме, о санитарно-просветительном пункте при лаборатории по борьбе с проказой…
К сожалению, у нас мало времени: вечереет, а ночевать нам предстоит в городе Далаба, и там нас ожидает еще одна встреча с местными жителями. Комендант Маму разъясняет ситуацию: за несколько дней до нашего выезда из Конакри правительство республики разослало по районам очередной бюллетень, в котором, среди многих обычных указаний и распоряжений, было в двух строчках сообщено, что наша группа отправляется в поездку по стране и что правительство просит население районов считать нас своими гостями… Что это означает в Африке — мы уже успели почувствовать и, видимо, еще не раз почувствуем.
Комендант района, ответив на вопросы, просит разрешения задать несколько вопросов нам. Все они касаются, в сущности, одной, но чрезвычайно важной для гвинейцев проблемы — кооперации сельского хозяйства, и коменданта Маму интересует опыт Советского Союза.
Пока наиболее сведущие члены нашей группы рассказывают коменданту о колхозах, Арданов еще раз раскрывает свой магнитофон, что-то делает с ним и закрывает крышку.
— Безнадежен? — тихо спрашиваю я.
— Нет, отчего же, — сонным голосом отвечает Арданов. — Там, на площади, я по ошибке поставил его на воспроизведение, а не на запись…
Над столом коменданта, на стене, висят два неумело, но старательно написанных портрета пожилых людей в чалмах.
Перед уходом я спрашиваю коменданта, чьи это портреты.
— Самори и Альфа Яйя, — говорит он и добавляет: — Борцы за независимость.