Листья лофиры

Середина двадцатого века. Сороковые, пятидесятые, теперь — шестидесятые годы… Невиданный в истории взрыв средневекового варварства и социализм… Печи Освенцима, Майданека и — первые искусственные спутники Земли: всего двенадцать лет пролегло между ними… Полет ракеты к Венере и убийство Лумумбы — известия об этих событиях печатались в одних и тех же номерах газет… У меня в руках журнал «Пари мач» от 25 февраля — я достал его из сумки переднего сидения, — и на одной из страниц его фотография: африканец держит развернутым специальный выпуск газеты «Эхо Катанги», на первой полосе которой написано большими черными буквами: «Народ совершил справедливость: Лумумба мертв!» Право же, никогда ранее не совершалось столько преступлений от имени народа, сколько в последние десятилетия. Но и никогда раньше не звучало так грозно слово «народ», никогда раньше не было столь могучим стремление народов к свободе, независимости… Представитель Португалии в Организации Объединенных Наций заявил, что правительство его страны продолжает жить чаяниями пятнадцатого столетия. Но явно иные чаяния у Анголы или Мозамбика, и гул вооруженной борьбы против колонизаторов разносится по всему миру…

Только что свершилось небывалое: космический корабль с человеком на борту облетел вокруг Земли. Я видел возбужденных парижан, раскупающих специальные выпуски газет, видел толпу у здания редакции «Юманите», где был вывешен большой, от руки написанный плакат с изложением сообщения ТАСС. Сегодняшний день газеты называют «вторым днем космической эры». С первых полос газет смотрят в глаза людям всего мира ясные веселые глаза человека в летном шлеме, первого летчика-космонавта. И рядом — сообщения о бесчинствах «ультра» в городах Франции, тревожные вести из Алжира, статьи о готовящемся нападении на Кубу…

Как и год назад, луна гостеприимно выстелила на черно-матовой поверхности океана серебристо-желтый посадочный знак «Т». Как и год назад, черный, чуть загнутый к северу рог мыса Алмади окружен белой каймой бурунов. Как и год назад, несмотря на ранний час, широко раскинувшийся Дакар залит светом, и мигают маяки— подмигивают мне, как старому знакомому… Ночь так же черна и так же прохладна, но, собственно, на этом и кончается сходство.

— По-моему, вон того, справа, здания не было, — говорит мне Машковский, вылезший из самолета с неизменным этюдником на плече.

— Не было, — соглашаюсь я. — И того, левее, тоже не было — его только начинали строить при нас.

— Помню, — говорит Машковский, и мы отправляемся с ним по хоженой уже дорожке в зал для оформления документов.

У здания аэропорта нас встречают двое сенегальцев, спрашивают, кто мы, и, узнав, что русские, приглашают в холл — тот самый, где в прошлом году трое из нас коротали скучные часы.

Кузнецов представляет нас главе туристской фирмы мсье Лабери и его компаньону, а потом в холл является полицейский чиновник, и просит дать ему паспорта для оформления въезда.

Визы на въезд в Сенегал мы получили в Париже, и синяя гербовая печать с изображением могучего баобаба удостоверяет право каждого из нас ступить на землю Сенегала…

Мсье Лабери — мулат. У него бритая голова, красивое желтое лицо с томными миндалевидными глазами, небольшая шотландская бородка. Он в сером костюме, белой сорочке, при галстуке. Мсье Лабери сидит в кресле в непринужденной позе человека, привыкшего к салонам, локти его лежат на подлокотниках, и он, соединив руки перед собой, постукивает пальцами о пальцы; на руках у него — крупные перстни. Мсье Лабери интересуется подробностями перелета, спрашивает о самочувствии дам, говорит любезности, шутит…

С аэропортом Йофф у меня связаны свои, особые воспоминания, и, подчиняясь им, я выхожу на веранду и иду к цветнику, где росли бальзамины — их поливал год назад Саль Тахир, пожилой сенегалец из Даганы… Цветника нет. Он разрушен, и невысокий заборчик отнесен теперь подальше от здания… Внезапное ощущение грусти, утраты поражает меня самого, и я растерянно стою под акацией, оглядываюсь, все еще надеясь найти бальзамины…

Меня окликают, и я возвращаюсь в холл. Чиновник принес паспорта. Он с вежливой улыбкой протягивает мне паспорт и желает счастливого путешествия.

Две небольшие машины, сразу набрав высокую скорость, уносят нас с аэродрома Йофф.

Неширокое асфальтированное шоссе разделено надвое шпалерами цветущих олеандров, и мы катим вдоль них, вдыхая запах цветов, катим в Дакар, бывшую столицу бывшей Французской Западной Африки… Освещены, надо полагать, центральные районы Дакара, а сейчас огни его не видны, и машины летят в темноту.

Дакар начался для меня плосковерхими домиками, вдруг попавшими в свет автомобильных фар.

— Медина, — поясняет нам мсье Лабери.

ГЛАВА ВТОРАЯ