Листья полыни

Бильге тоже приостановил коня и крикнул, что первой полусотне надлежало въехать в лес и преследовать вельхов там, а второй — остановиться и пустить по пять стрел. И стрелы посыпались на ельник, будто серебристый весенний ливень, только сеяли они не жизнь, как водные нити, связывающие, сшивающие жизнь, что дается небом, с жизнью земли, а смерть, что человеческие руки, высвобождая демонов железа и заключая их в страшной формы тела, приносят жизни земной. И другая полусотня вошла в лес, чтобы вырезать тех, кто уйдет от стрелы, потому что нельзя отпускать никого, чтобы некому было встать на их пути, коротком пути до большой реки, за которой ждали отдых и воля.

Но тут дрогнула земля. С вершины холма, на которую Бильге не обратил внимания, потому что там никого не было, вдруг ударила конница. Их было немного, едва три десятка, но бег их был короток, и луки не успели выпустить стрелы. В этом строю были венны, и в руках у них были короткие копья с широкими наконечниками. Всадники дружно отвели назад руки, и копья с силой полетели в степняков.

Всаднику на лошади увернуться от копья труднее, нежели пешему, и щитом закрыться невозможно. Веннское копье летит с огромной силой, пробивает толстую медвежью шкуру, жир и стальные, почитай, мышцы, достигая самого медвежьего сердца. Что уж говорить о не слишком крепких бронях воинов степи. В мергейтском войске разве что сотники и тысяцкие могли позволить себе броню. Раздался треск, хруст разрываемой кожи и глухие удары тел о землю. Натиск веннов оказался сокрушительным. Три десятка врезались в тех, что остались от полусотни, и мигом добили мергейтов. Ушедшая в ельник полусотня было развернулась и бросилась назад. Впрочем, тут же развернулись и вельхи. Бильге крикнул, чтобы два десятка остались задержать их. Крикнул и сам помчался пособить.

Бильге высматривал среди вельхов того, высоченного и рыжего, что так ловко в одиночку задержал погоню, но никак не мог его отыскать. Верзила вельх, на кузнеца похожий, — а может, и был кузнец? — будто сквозь землю провалился, как колдун уходит в нижние миры. Что ж, если не стрелой мергейтской сражен этот вельх, если не лежит сейчас, остывая, в можжевельнике, то не упустит случая в схватку вмешаться. Не в эту схватку, так в другую — у мергейтов впереди много войн, много облав и погонь, много засад. Так думал волк, что сидел внутри Бильге, взирая на людской мир жадными желтыми зраками и видя, что люди куда более жестоки и злы, чем волки, и куда более себялюбивы, плаксивы и жалостливы к себе.

Сотник дождался, пока два десятка из его сотни схватятся с вельхами, а потом напал и сам, подкравшись сбоку. Первым же ударом сабли, кою добыл он в столице Аша-Вахишты, сорвав с ковра, украшавшего стену в богатом доме, всю в краске и узорчатой лепке, разрубил он кожаный ремень, что держал шлем на голове вельха, да заодно отхватил тому кусок плоти от щеки, А вторым ударом, острый вельхский клинок отведя, когда вельх его заколоть пытался, отмахнувшись саблей, полоснул противника по лицу. И, не дожидаясь, пока тот с коня упадет, не глядя на поверженного, — недосуг было победами услаждаться, да и сколько уж этих побед у Бильге было! — вступил в следующий поединок.

Новый противник оказался опытнее и проворнее и конем своим правил, нимало на то не отвлекаясь, одними только ногами, точно те сами думать умели, притом каждая на свой лад. Был вельх обрит наголо, только на темени пук волос оставил, кой пук из-под шлема и торчал теперь. И усы отпустил по вельхскому обычаю, и носил не полный доспех, а лишь пояс, что живот прикрывал. А на теле у него одна меховая куртка-безрукавка была, и покрывали грудь, могучие плечи и руки вельха синие узоры-росписи. Вились, переплетаясь, десницу охватывая, два зигзага, ровно на спине у гадюки. Бильге знал, что вельхи так думают отвести от себя стрелы и клинки врагов. У вельха такое получалось, потому что жив был до сих пор и следов от стрельных ран Бильге на нем не видел. А вот шрам от мечного удара белел на плече. Не в эту войну шрам на плече оказался, гораздо раньше. Не сабля этот шрам оставила, а широкий вельхский меч.

Ну так познакомься с саблей! И Бильге достал вельха, как раз по тому месту попал, где шрам. Сабля не рубит, а с оттяжкой бьет, режет, костей не дробит, зато язвит глубоко, и надрез, тонкий, да не мелкий, заалел, напитываясь тут же яркой красной кровью, на плече вельха. Тот, в лице не переменившись — а был лицом груб, лоб имел покатый, круглый, и челюсть тяжелую, — меч свой не выронил, но в шуйцу перебросил споро и опять на Бильге напал.