Листья травы (Leaves of Grass)

болтали о наживе, о наживе).

О поднебесное знамя, ты вьешься и

шипишь, как змея,

Тебя не достать, ты лишь символ,

но за тебя проливается кровь,

тебе отдают жизнь и смерть,

Я люблю тебя, люблю, я так

люблю тебя,

Ты усыпано звездами ночи, но

ведешь за собою день!

Бесценное, я гляжу на тебя, ты над

всеми, ты всех зовешь

(державный владыка всех), о

знамя и флаг,

И я покидаю все, я иду за тобой, я

не вижу ни домов, ни машин,

Я вижу лишь тебя, о воинственный

флаг! О широкое знамя,

я пою лишь тебя,

Когда ты плещешь в высоте под

ветрами.

ПОДНИМАЙТЕСЬ, О ДНИ, ИЗ

БЕЗДОННЫХ ГЛУБИН

Поднимайтесь, о дни, из бездонных

глубин, покуда не помчитесь

все горделивей и неистовей,

Долго я поглощал все дары земли,

потому что душа моя алкала

дела,

Долго я шел по северным лесам, долго

наблюдал

низвергающуюся Ниагару,

Я путешествовал по прериям и спал на

их груди, я пересек

Неваду, я пересек плато,

Я взбирался на скалы, вздымающиеся

над Тихим океаном,

я выплывал в море,

Я плыл сквозь ураган, меня освежал

ураган,

Я весело следил за грозными валами,

Я наблюдал белые гребни волн, когда

они поднимались так

высоко и обламывались.

Я слышал вой ветра, я видел черные

тучи,

Я смотрел, задрав голову, на растущее

и громоздящееся

(о, величавое, о, дикое и могучее,

как мое сердце!),

Слушал долгий гром, грохотавший

после молнии,

Наблюдал тонкие зигзаги молний,

когда, внезапные и быстрые,

они гонялись друг за дружкой под

всеобщий грохот;

Ликуя, смотрел я на это и на то, что

подобно этому, - смотрел

изумленно, но задумчиво и

спокойно,

Вся грозная мощь планеты обступала

меня,

Но мы с моей душой впитывали,

впитывали ее, довольные

и гордые.

О душа - это было прекрасно, ты

достойно меня подготовила,

Пришел черед утолить наш большой и

тайный голод,

Теперь мы идем, чтобы получить у

земли и неба то, что нам

еще никогда не давали,

Мы идем не великими лесами, а

величайшими городами,

На нас низвергается нечто мощней

низверженья Ниагары,

Потоки людей (родники и ключи

Северо-Запада, вы

действительно неиссякаемы?).

Что для здешних тротуаров и районов

бури в горах и на море?

Что бушующее море по сравнению со

страстями, которые

я наблюдаю?

Что для них трубы смерти, в которые

трубит буря под черными

тучами?

Гляди, из бездонных глубин восстает

нечто еще более свирепое

и дикое,

Манхаттен, продвигаются грозной

массой спущенные с цепи

Цинциннати, Чикаго;

Что валы, виденные мной в океане?

Гляди, что делается здесь,

Как бесстрашно карабкаются - как

мчатся!

Какой неистовый гром грохочет после

молнии - как

ослепительны молнии!

Как, озаряемое этими вспышками,

шагает возмездие

Демократии!

(Однако, когда утихал оглушительный

грохот, я различал

во тьме

Печальные стоны и подавленные

рыданья.)

Громыхай! Шагай, Демократия!

Обрушивай возмездие!

А вы, дни, вы, города, растите выше,

чем когда-либо!

Круши все грознее, грознее, буря! Ты

пошла мне на пользу,

Моя душа, мужавшая в горах, впитывает

твою бессмертную

пищу,

Долго ходил я по моим городам и

поселкам, но без радости,

Тошнотворное сомненье ползло передо

мной, как змея,

Всегда предшествуя мне, оно

оборачивалось, тихо, издевательски

шипя;

Я отказался от возлюбленных мной

городов, я покинул их,

я спешил за ясностью, без которой

не мог жить,

Алкал, алкал, алкал первобытной

мощи и естественного

бесстрашия,

Только в них черпал силу, только ими

наслаждался,

Я ожидал, что скрытое пламя вырвется,

- долго ждал на море

и на суше;

Но теперь не жду, я удовлетворен, я

насыщен,

Я узрел подлинную молнию, я узрел

мои города

электрическими,

Я дожил до того, чтобы увидеть, как

человек прорвался вперед,

как воспряла мужествующая

Америка,

И теперь мне уже ни к чему добывать

хлеб диких северных

пустынь,

Ни к чему бродить по горам или плыть

по бурному морю.

ИДИ С ПОЛЯ, ОТЕЦ

Иди с поля, отец, - пришло письмо

от нашего Пита,

Из дома выйди, мать, - пришло

письмо от любимого сына.

Сейчас осень,

Сейчас темная зелень деревьев,

желтея, краснея,

Овевает прохладой и негой поселки

Огайо, колеблясь от легкого

ветра,

Созрели яблоки там в садах, виноград

на шпалерах.

(Донесся ль до вас аромат

виноградных гроздий

И запах гречихи, где пчелы недавно

жужжали?)

А небо над всем так спокойно,

прозрачно после дождя,

с чудесными облаками;

И на земле все так спокойно, полно

жизни и красоты -

на ферме сейчас изобилье.

В полях тоже везде изобилье.

Иди же с поля, отец, иди, - ведь дочь

тебя кличет,

И выйди скорее, мать, - выйди скорей

на крыльцо.

Поспешна идет она, недоброе чуя -

дрожат ее ноги,

Спешит, волос не пригладив, чепца

не поправив.

Открыла быстро конверт,

О, то не он писал, но подписано его

имя!

Кто-то чужой писал за нашего сына. .

о несчастная мать!

В глазах у нее потемнело, прочла

лишь отрывки фраз:

"Ранен пулей в грудь. , кавалерийская

стычка. . отправлен

в госпиталь. .

Сейчас ему плохо, но скоро будет

лучше".

Ах, теперь я только и вижу

Во всем изобильном Огайо с его

городами и фермами

Одну эту мать со смертельно

бледным лицом,

Опершуюся о косяк двери.

"Не горюй, милая мама

(взрослая дочь говорит, рыдая,

А сестры-подростки жмутся молча в

испуге),

Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет

лучше"

,

Увы, бедный мальчик, ему не станет

лучше (он уже

не нуждается в этом,

прямодушный и смелый),

Он умер в то время, как здесь стоят

они перед домом, -

Единственный сын их умер.