Читаем Листья травы (Leaves of Grass) полностью

Allons! дорога перед нами!

Она безопасна - я прошел ее сам,

мои ноги испытали ее - так

смотри же не медли,

Пусть бумага останется на столе

неисписанная и на полке

нераскрытая книга!

Пусть останется школа пустой! не

слушай призывов учителя!

Пусть в церкви проповедует поп!

пусть ораторствует адвокат на

суде и судья выносит

приговоры!

Камерадо, я даю тебе руку!

Я даю тебе мою любовь, она

драгоценнее золота,

Я даю тебе себя самого раньше

всяких наставлений и заповедей;

Ну, а ты отдаешь ли мне себя?

Пойдешь ли вместе со мною

в дорогу?

Будем ли мы с тобой неразлучные

до последнего дня нашей

жизни?

НА БРУКЛИНСКОМ ПЕРЕВОЗЕ


<>

1

<>

Река, бурлящая подо мной! Тебе

смотрю я в лицо!

Вы, тучи на западе, ты, солнце

почти на закате, вам

также смотрю я в лицо.

Толпы мужчин и женщин, в

будничных платьях, как все вы мне

интересны!

И тут, на пароме, сотни и сотни

людей, спешащих домой, вы все

для меня интересней, чем это

кажется вам,

Вы все, кто от берега к берегу

будете год за годом переезжать

на пароме, вы чаще в моих

размышленьях, чем вам

могло бы казаться.


<>

2

<>

Неощутимую сущность мою я

вижу всегда и во всем.

Простой, компактный,

слаженный строй, - пускай я распался

на атомы, пусть каждый из нас

распался, - мы все -

частицы этого строя.

Так было в прошлом, так будет и

в будущем,

Всечасные радости жизни - как

бусинки в ожерелье -

при каждом взгляде, при

каждом услышанном звуке, везде,

на прогулке по улицам, при

переезде реки,

Теченье, так быстро бегущее,

спешащее вместе со мною туда,

далеко,

И следом за мною - другие, и

связь между ними и мной,

Реальность этих других, их жизнь

и любовь, и слух, и зренье.

Другие взойдут на паром, чтоб с

берега ехать на берег,

Другие будут смотреть, наблюдая

теченье,

Другие увидят суда на севере и

на западе от Манхаттена,

и Бруклинские холмы на юге

и на востоке,

Другие увидят большие и малые

острова,

Полвека пройдет, и на переправе

их снова увидят другие,

и снова солнце увидят, почти

перед самым закатом,

И сто лет пройдет, и много еще

столетий, и все это снова увидят

другие,

И будут радоваться закату, и

спаду прилива, и обнажившему

берег отливу.


<>

3

<>

Ничто не помеха - ни время, ни

место, и не помеха -

пространство!

Я с вами, мужчины и женщины

нашего поколения и множества

поколений грядущих,

И то, что чувствуете вы при виде

реки или неба - поверьте, это

же чувствовал я,

И я был участником жизни,

частицей живой толпы, такой же,

как всякий из вас,

Как вас освежает дыханье реки,

ее широкий разлив - они и меня

освежали,

Как вы стоите над ней, опершись

о перила, несомые быстрым

теченьем, так сам я стоял,

уносимый,

Как видите вы, так видел и я

неисчислимые мачты,

широкоствольные трубы

больших пароходов я видел.

Я сотни раз пересекал эту реку и

видел солнечный диск почти

перед самым закатом,

Я видел декабрьских чаек, я

видел, как на недвижных крыльях

они парят над водой, слегка

покачиваясь в полете,

Я видел, как желтый луч

зажигает их оперенье,

но часть его остается в

глубокой тени,

Я видел медлительные круги,

друг за дружкой бегущие борозды

от кораблей, направлявшихся

к югу,

Я знаю, как небо, по-летнему

синее, отражается в тихой воде,

Я знаю, как ослепляет

сверкающий солнечный след,

Как выглядит ореол из лучей,

подобных тончайшим

центростремительным

спицам, вкруг тени, упавшей

от моей головы на воду,

искрящуюся под солнцем,

Я любовался прозрачной

дымкой, окутывающей холмы на юге

и юго-западе,

Смотрел на дымы, косматые,

словно овечье руно,

и чуть отливавшие

фиолетовым,

Смотрел на внешнюю гавань и на

входящие в порт корабли,

Следил, как приближались они, и

на них были те, кто мне близки,

Я видел белые паруса плывущих

шлюпок и шхун и видел суда

на якоре,

Матросов, крепящих снасти,

карабкающихся на мачты,

И круглые мачты, и зыбкие

палубы, и змейками вьющиеся

вымпела,

Большие и малые пароходы, и

лоцманов в лоцманских будках,

И белый след за кильватером, и

колеса, дрожащие в быстром

вращенье,

Я флаги всех наций видал, я

видел, как опускают их на закате,

Как черпают землю со дна

машины, и волны бегут кружевами,

крутя и дробя свои белые

гребешки,

Пространства, бледнеющие

вдали, и в доках гранитные серые

стены портовых складов,

И ввечеру, на светлой воде -

темнеющие буксиры, прижавшиеся

к бортам широких,

медлительных барж, и лодки, груженные

сеном, и кое-где - запоздалые

лихтеры,

И там, во тьме, на другом берегу

- разверстые зевы плавильных

печей, пылающих ярко,

слепящих глаза, бросающих свет

на кровли домов и в провалы

улиц из черноты, где бешено

пляшет их красный и желтый

огонь.


<>

4

<>

И это, и все, и везде казалось

мне точно таким же, каким оно

кажется вам,

Я очень любил города, я любил

величавую, быструю реку,

Все женщины, все мужчины,

которых я узнавал, были мне близки,

И так же другие - все те, кто

меня вспоминают в прошедшем,

потому что я видел их в

будущем

(Это время придет, хоть я еще

здесь - и днем и ночью

я здесь).


<>

5

<>

Так что же тогда между мной и

вами?

Что стоит разница в десять лет

или даже в столетья?

И что б это ни было, в этом ли

дело, когда ни пространство;

ни время не могут нас

разделить;

И я жил на свете, я Бруклин

любил - обильный холмами, был

он моим,

И я бродил по Манхаттену, и я в

омывающих остров соленых

водах купался,

Меня, как вас, волновали

внезапно рождающиеся вопросы,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия