Листки из вещевого мешка (Художественная публицистика)

Вежливость, которую часто считают пустой ужимкой, оказывается даром мудрых. Без вежливости, которая вовсе не противоречит правдивости, а придает ей мягкую форму, мы не можем быть правдивыми и в то же время жить в человеческом обществе, а оно в свою очередь может существовать лишь на основе правдивости - стало быть, вежливости.

Вежливость принимается, разумеется, не как сумма вызубренных правил, а как внутренняя позиция, готовность в любой момент проявить себя.

Ее нельзя приобрести раз и навсегда.

Важно, мне кажется, чтобы мы могли себе представить, как слово или действие, вытекающее из наших собственных обстоятельств, скажется на другом. Так, нельзя позволить себе шуток о трупах в присутствии того, кто недавно потерял мать, хотя шутки эти, может быть, и соответствовали бы нашему настроению, - и это означает, что мы подумали о другом. Приносят цветы: как внешнее и зримое доказательство, что подумали о другом, - и другие действия ясно показывают, о чем речь. Стараются помочь другому, когда он надевает пальто. Конечно, чаще всего это просто условности, и тем не менее они напоминают нам, в чем состоит вежливость, истинная, когда она проявляется не как жест, а как действие, как живое содействие.

Например:

Не удовлетворяются тем, что просто сообщают другому свое мнение; одновременно проявляют заботу о форме, для того чтобы мнение это не сшибло с ног другого, а помогло ему; ему подают правду, но так, чтобы он мог облачиться в нее.

Почему так много познанного в мире остается бесплодным? Может быть, потому, что оно довольствуется самим собой и редко оказывается в силах считаться с другим.

Сила: любовь.

Мудрый, действительно вежливый человек всегда исполнен любви. Он любит человека, которого хочет познать, для того чтобы спасти его, a не свое познание как таковое. Это чувствуется уже в тоне. Он обращается не к звездам, а к людям. Вспомним китайских художников.

Помогает не умный, а мудрый.

"Ведь по-немецки вежлив лишь обман" 1.

Ужасно, если пользоваться этим как отличием; признание человека, который не знает меры: он не подлинен, когда придерживается меры, и невыносим для других, когда подлинен.

Мефистофель, кстати, дает ответ уже в тот момент, когда подает свою известную реплику: "Знай только вы, какой вы грубиян!" 2

Важно не то, что человек груб. Важно прежде всего, что он этого не знает, а это значит: он не может считаться с другими. Он сам воспринимает это как ложь, когда вежливо спрашивает о нашем самочувствии. Честное признание, конечно! Только это опять то самое потрясание добродетелью, которая живет за счет других и не удовлетворяет, потому что удовлетворяет только ее носителя.

1 Гёте И. В. Фауст, часть II, акт 2, сц. I. (Пер. Б. Пастернака.)

2 Там же.

Наш стереотип художника:

Человек самобытный не может или не должен быть вежливым; самобытность и вежливость - несовместимы: необузданность - признак подлинного человека; художник - чужак, и не потому, что он стремится к другому виду человеческого общества, а просто потому, что ему нет дела до человеческого общества, ни при каких обстоятельствах, и потому ему незачем его и изменять.

Хватит!

Спрашивается, был ли когда-нибудь верным этот романтический стереотип, верен ли он для отдельных народов, например для немцев, верен ли он для нас и нашего будущего? В любом случае он не верен для греческого художника, который считал себя ответственным перед своим полисом; не верен ни для Данте, которого постигло изгнание, ни для Гёте, ни для Готфрида Келлера, который стал государственным письмоводителем и писал свои наказы ко Дню покаяния в Швейцарской Конфедерации, ни для Готхельфа, ни для современных французов, остающихся поэтами даже и тогда, когда они занимают государственные посты.

Целью является общество, не отчуждающее дух, не делающее его мучеником или придворным шутом, и только потому мы должны быть отчужденными в своем обществе, что оно не является таковым.

Вежливость к людям. Но не к деньгам.

Ответственность перед обществом будущего - причем для ответственности не имеет значения, доживем ли мы сами до этого общества, будет ли оно вообще; близость или отдаленность цели, до тех пор пока она нам кажется целью, ничего не меняет в наших действиях.

Cafe de la Terrasse

Кто-то сообщает из Берлина: дюжину оборванных пленных ведет по улице русский солдат; по-видимому, они прибыли из какого-нибудь дальнего лагеря; молодой русский, вероятно, должен доставить их на место работы, или, как говорят, в наряд. Куда он их ведет, они не знают, как не знают и о своем будущем; это призраки, которых можно видеть повсюду. Вдруг женщина, случайно вышедшая из какой-то развалины, вскрикивает, подбегает к пленным и кидается к одному из них - подразделеньице вынуждено остановиться, солдат, разумеется, тоже понимает, что произошло; он подходит к пленному, который обнимает плачущую женщину, и спрашивает:

- Твоя жена?

- Да.

Тогда он спрашивает женщину:

- Твой муж?

- Да.

Тогда он указывает ему рукой:

- Быстро - беги, беги - быстро!