Читаем Листки из вещевого мешка (Художественная публицистика) полностью

Скуку вызывает у него не только осуществление его желаний; меченый знает, какие из его желаний неосуществимы. Это он называет опытом. Скуку вызывает подтверждение его опыта.

Иссякание любопытства.

Меченый становится участливым. (Средняя стадия.) При всякой возможности он справляется, что сейчас делают другие, более молодые. Что делал он, уже известно. Спрашивает он. Трогательно, как он сразу же принимает участие или по крайней мере старается. При этом меченый заметно склоняется, хотя еще при критическом отношении, к тому, чтобы хвалить. Хвалить серьезно - это приближает его к более молодым. Так он считает. (Известно, что старики неохотно признают то, что придет им на смену; стало быть, надо показывать, что он не старик: он хвалит.) Порой он отваживается и на критику, но только на такую критику, которая оставляет надежду. Чего меченый не позволяет себе ни в коем случае - откровенного равнодушия по отношению к более молодым.

Когда речь идет о мнениях, меченый не может не замечать, что ему все меньше возражают. Это позволяет ему ощущать себя авторитетом; а пока он говорит, другие, более молодые, рассматривают пепельницу или гладят под столом собаку. Мнения интересуют в той степени, в какой человек, который их высказывает, имеет будущее. Поскольку он замечает, что новых друзей ему не приобрести, и поскольку он ни в коем случае не хочет вызывать жалость, меченый охотно рассказывает о своей дружбе с кем-то из умерших, которую он невероятно раздувает; умерший не возражает (разве что если будет опубликована их переписка), и молодые только дивятся, что ныне почти не встречается такая великолепная и истинная дружба, как прежде.

Если у него есть повод порадоваться, меченый знает, как он радовался такому поводу раньше.

Чувство семьи и старческая немощь. Вряд ли можно сомневаться, что чувство семьи возрастает по мере дряхления. Так же как чувство родины. (Возвращение на родину из-за границы в преклонные годы.) Из боязни одиночества меченый подчеркивает любой вид принадлежности к чему бы то ни было, которую не надо воссоздавать, но которая уже существует.

Потребность в традиции.

Страх перед будущей зависимостью от чужой помощи выражается противоречивым образом: то меченый старается уже теперь обязать своих ближних добротой, то, напротив, стремится сам все решать и как можно дольше не пользоваться помощью тех людей, в которых он вскоре будет нуждаться.

Меченый охотно жалуется на свою плохую память - в тех случаях, когда было бы удивительно, если бы человеческий мозг, даже семнадцатилетнего, оказался состоятельным. (Кокетство вообще свойственно ранней стадии дряхлости.) Память не слабеет - она перегружена. Меченый помнит слово в слово разговор, происходивший во время второй мировой войны, и, напротив, хуже помнит вчерашний разговор.

Даже если мужчина кормит свою семью, потеря уверенности в себе в переходном периоде может побудить семью к первым попыткам объявить его недееспособным. Сперва он пытается не замечать этого. Хотя он всю жизнь знает, как орудовать консервным ножом, это не мешает им сказать: пусти, дай я сделаю!

Не раз бывало, что четверг он принимал за среду; если же это случается теперь, он пугается.

Меченый всегда скрывает какой-нибудь страх. Если его салфетка соскальзывает на пол, он воспринимает это так, словно вдруг оказался голым.

Если меченый знает, например, когда был снят Хрущев, его родные сомневаются, верна ли дата; если же справочник подтверждает, что он действительно прав, они принимают эту дату: меченому повезло. Но тот факт, что ему так важно было оказаться правым, все равно выдает его.

Меченый упорствует теперь в своих причудах, чтобы утвердиться как личность, по крайней мере в собственных глазах; если что-то не убеждает его окружение, он делает это назло. (Поздняя стадия.) Старческое упрямство.

Меченый просыпается все чаще на рассвете - время казней, - он просыпается от того, что совсем не устал. Он становится человеком, рано встающим, - для чего?

Несмотря на то что он много путешествовал в своей жизни, меченый нервничает перед таможней. Хотя он давно перестал заниматься контрабандой. Если же дело доходит до выборочной проверки, он может рассвирепеть: сорок лет ему задают один и тот же вопрос, а ответу все равно не верят.

Поскольку он знает, как часто он потом мирился с людьми, которые вели себя гнусно, меченый склонен в случаях, прежде вызвавших бы его гнев, скорее к пренебрежению.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука / Публицистика
1968 (май 2008)
1968 (май 2008)

Содержание:НАСУЩНОЕ Драмы Лирика Анекдоты БЫЛОЕ Революция номер девять С места событий Ефим Зозуля - Сатириконцы Небесный ювелир ДУМЫ Мария Пахмутова, Василий Жарков - Год смерти Гагарина Михаил Харитонов - Не досталось им даже по пуле Борис Кагарлицкий - Два мира в зеркале 1968 года Дмитрий Ольшанский - Движуха Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть четвертая) ОБРАЗЫ Евгения Пищикова - Мы проиграли, сестра! Дмитрий Быков - Четыре урока оттепели Дмитрий Данилов - Кришна на окраине Аркадий Ипполитов - Гимн Свободе, ведущей народ ЛИЦА Олег Кашин - Хроника утекших событий ГРАЖДАНСТВО Евгения Долгинова - Гибель гидролиза Павел Пряников - В песок и опилки ВОИНСТВО Александр Храмчихин - Вторая индокитайская ХУДОЖЕСТВО Денис Горелов - Сползает по крыше старик Козлодоев Максим Семеляк - Лео, мой Лео ПАЛОМНИЧЕСТВО Карен Газарян - Где утомленному есть буйству уголок

авторов Коллектив , Журнал «Русская жизнь»

Публицистика / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука