В одном из туристических справочников я нашла беглое описание характера киприотов. И среди главных черт – любовь к детям. Я усмехнулась: назовите мне народ, где родители не любили бы своих детей. Но вот я прочитала у Елены Христофору:
«Невозможно обойти вниманием впечатляющее чадолюбие киприотов. Здесь процветает настоящий культ ребенка. Дети выступают мерилом жизненного успеха. Родители растворяются в своих чадах. Маленькие граждане не только полноправные члены общества взрослых, им еще даются большие привилегии».
Тут я засомневалась: может, и впрямь в киприотском чадолюбии есть некоторая уникальность? Окончательно в этом предположении меня убедила Наталья Зыкова, православный публицист. Она много пишет о нравах и обычаях киприотов. В одной статье она рассказывает о музее деревенского быта в горах Троодоса. Жители этого дома-музея и его хранители супруги Сократис и Деспула постарались собрать здесь детали традиционного народного быта. В том числе детские вещи, игрушки, качели. «Атрибуты детства – это святое. Нежность, умиление, трепетность в отношении детей здесь почти осязаемы: они словно растворены в воздухе».
Я вспомнила эти слова, когда пришла в дом стариков Хрисантоса и Сатируллы в деревне Меноя. Первое, что я увидела, – колыбель, подвешенную к потолку. Это было в одной комнате, в другой стояла деревянная кроватка, сделанная руками хозяина.
– У вас есть маленькие внуки? – спросила я.
– Да нет, младшему уже шестнадцать, – как мне показалось, с некоторым сожалением ответили они. – Но детские вещи ведь украшают дом, правда? К тому же старший внук собирается жениться – пойдут правнуки. Их будут сюда привозить. Вот эта мебель и пригодится. Хозяин ласково погладил кроватку. Хозяйка тихонько покачала люльку:
– Здесь спали наши детки, наши внуки. Здесь будет удобно и новым малышам.
Куда бы я ни пошла на Кипре, всюду мой глаз ловил снующие детские фигурки, хотя места могли быть самые для этого неожиданные: магазин, парикмахерская, таверна.
В любой лавочке около родителей, торгующих сигаретами, газетами, кока-колой, как правило, крутятся дети. Иногда помогают, но чаще просто играют, бегают, шумят – их никто не останавливает.
По городской набережной идут две молодые женщины, о чем-то увлеченно беседуют. Между ними мальчик лет шести.
– Мама! – дергает он за руку одну из женщин. – Я хочу мороженое.
– Да, милый, сейчас, одну минутку, – говорит она, заканчивая разговор.
– Хочу мороженое! – требовательным голосом повторяет парнишка и останавливается.
– Да-да, одну секундочку, – маме надо договорить подруге что-то важное. Но сын с возмущением топает ногами и начинает рыдать.
– Я, я, я тебе уже два раза сказал, – захлебывается он слезами.
В голосе его слышится такая обида: ну как же, ему ведь что-то надо, он – ребенок, он – главный. Мама просто обязана все бросить и обратить на него внимание.
Было бы еще понятно, если бы такой «детоцентризм» процветал в городах, но вот я уже несколько дней наблюдаю за одной крестьянской семьей, продающей овощи на базаре. Посреди фруктов и овощей, разложенных в корзинах прямо на земле, крутятся девочки-двойняшки. Они бегают между ящиками и покупателями, требуют от родителей то монетку, чтобы ею поиграть, то кока-колу – попить. И все это – сейчас же, немедленно. Они перебивают взрослых в самый разгар купли-продажи. Дергают то мать за юбку, то отца за штанину. На все это ни мать, ни отец, ни, что поразительно, покупатели не обращают никакого внимания. Вернее, родители обращают – чтобы немедленно исполнить просьбу, но – ни одного замечания, ни одной раздраженной нотки. А ведь это не образованные горожане, прослушавшие курс современной семейной педагогики, а самые обыкновенные крестьяне. Представляю себе нашу маму, а тем более папу в подобных обстоятельствах. Они давно бы уже наорали, надавали подзатыльников, пригрозили бы страшными наказаниями.
Детей здесь любят наряжать, для них не жалеют дорогой материи, атласа, кружев. Это можно наблюдать с самых первых дней появления человека. Как-то мне довелось наблюдать ритуал крещения в церкви.
Младенца принесли закутанным в одеяло и нарядный пододеяльник. Перед тем как окунуть в купель, его раздели. Священник окурил храм тимьяном. Потом обмазал рот, нос и глаза ребенка миром и срезал с головки прядь волос.
В это время крестная мать уже ожидала младенца с полотенцем наготове. Когда крещение окончилось, она приняла его на руки, обтерла насухо. И начался следующий этап ритуала – обряжение. Меня поразил наряд этого крохотного существа. Его одежда была сшита из шелка, бархата и отделана золотым шитьем.