Листопад

В это время танк стал откатываться назад. Штраус с сожалением посмотрел ему вслед. Пехота тоже отступила. Партизаны поднялись и пошли вперед.

Подбитый Штраусом танк все еще дымился. От него тянуло горелой резиной. Было безветренно, и дым поднимался высоко в небо. Казалось, где-то начала тлеть сама земля. Дым заслонял солнце, и оно тускнело на глазах. С утра по тылам работала партизанская авиация, и теперь во многих местах виднелись разрушения и пожары.

Впереди показалась небольшая деревушка, а за ней в закатных лучах солнца блестела лента реки. Она подействовала на бойцов успокаивающе. Деревня выглядела почти вымершей; мост через реку был разрушен, а дорога перед ним разворочена разрывами бомб. В канаве и на полотне дороги лежали перевернутые тягачи, в воде, зацепившись за сваленные фермы моста, плескалось несколько трупов. Солдаты, видимо, были убиты недавно, так как еще не успели раздуться. Штраус, узнав убитых немцев, подобрался ближе к ним, внимательно стал разглядывать, потом вдруг торжествующе вознес вверх руки:

— Генрих Шнейдер, командир второго батальона!

Валетанчич бросил на него быстрый взгляд. Он уже знал о выстреле Штрауса и теперь отметил, что смягчился по отношению к австрийцу.

— Не задерживайся! — сказал Марко.

Партизаны быстро разувались, закатывали штаны и переходили реку. Марко запустил руку в воду и покачал головой. В горах таял снег, и вода была холодной и грязной.

— Мне не очень хочется лезть в эту грязь, — сказала Ранка.

Она сидела на берегу и смотрела, как бойцы переправляются на другой берег. К вечеру раненая рука разболелась еще больше. Лицо у нее сделалось серым, взгляд вялым, ей ужасно хотелось спать.

— Не разувайся, — подошел Марко, когда она принялась расшнуровывать ботинки. — Я перенесу тебя на тот берег.

Ранка расхохоталась и никак не могла остановиться.

— Я не такая легкая, как ты думаешь.

— Думал, что ты иного мнения о моих силах… Идем, рота уже переправилась.

— Не надо, неудобно! Ребята начнут зубоскалить. Скажут: комиссар едет верхом на командире.

— Они и так зубоскалят…

Вода была очень холодная, обжигала ноги, а острые камни до боли врезались в ступни. Они были на середине реки, когда с высоты напротив застрочил пулемет. Пули пролетели высоко над их головами. И рота, не дожидаясь, пока командир с комиссаром выйдут на берег, развернулась в цепь.

— Ты, оказывается, очень тяжелая, — признался Марко, выходя из воды. — Тебя трудно нести на себе…

Ранка засмеялась.

— А как же мы, женщины, всю жизнь носим вас, мужчин, и на себе и в себе?

— Вы привыкли носить тяжести, а мы нет.

— Эх ты, Аполлон!

— Кто я тебе?

— Аполлон ты! Это бог солнца, герой греческой мифологии.

— Знаю! В своем селе мы тоже часто собирались и читали всякую дребедень.

— Все, что человек читает, — это полезно.

— Не сказал бы.

Она посмотрела на него с улыбкой:

— Какой ты все-таки странный… Никогда ни в чем не соглашаешься со мной…

— Чего тут соглашаться? Кому нужен сейчас твой Аполлон? Если бы раньше я знал, что будет такая война и я в ней стану командиром, я бы читал такие книги, которые бы мне теперь пригодились.

— Никогда не надо жалеть о том, что прошло, что потеряно. Всегда будь доволен тем, что сделал.

— Я и так доволен, а сегодня тем более. Не каждый день берем в плен по целому батальону.

— Если бы год назад рота совершила такое, нам бы всем ордена дали, а теперь и не вспомнят. Еще и неприятности могут быть.

— Какие неприятности?

— Зачем, спросят, оставил этого австрияка у себя?

— Ты уверена, что будут неприятности? Так его же не поздно и сейчас расстрелять.

— Этого делать нельзя, но ты знаешь, что комиссар батальона не терпит, когда пленных мы оставляем у себя.

— Мало ли чего он не любит. У нас в роте и так мало людей. Уже некого ставить на место погибших пулеметчиков.

В этот день, как никогда, партизанское наступление шло довольно успешно. Батальон успел продвинуться километров на двадцать в глубину немецкой обороны, и к вечеру партизаны подошли к небольшому городку, обнесенному минными полями, колючей проволокой, сплошными траншеями и бетонными огневыми точками. Овладеть городком с ходу не удалось. У партизан сложилось преувеличенное представление о силах гарнизона, и они стали ждать, когда изрядно поработают жернова пушек.

Роту Валетанчича к вечеру вывели в резерв. Днем она отлично поработала, и ей дали отдых. Солдаты ждали ужина и чистили оружие. Неподалеку догорал взорванный элеватор. Надвигался вечер. Сумеречные полутона быстро сгущались. Небо темнело, предметы удалялись. Стрельба в городе выдыхалась, и все понимали, что сегодня наступать больше не будут. Но по дороге еще продолжали двигаться военные колонны.

За элеватором артиллеристы устанавливали пушки. На обочине дороги стояли русские танки, и от них пахло жаром раскаленных двигателей, маслом и бензином. Штраус впервые видел русских солдат и теперь с любопытством смотрел на них. Потом его сморил сон, он упал и задремал.