Листопад

– Эй, ты, чего застыла истуканом? Людям мешаются, стоят тут без дела. В школу не пора? – вдруг раздался за спиной громкий голос с визгливыми интонациями. Светлана вздрогнула и оглянулась. Перед ней стояла молодящаяся тётка за пятьдесят. Из тех, что могли бы притягивать взгляд своей красотой, но вместо этого мазюкают веки голубыми тенями до самых бровей, красят губы в алый, что вовсе не добавляет им привлекательности, но придаёт возраста и превращает в базарных торговок. Любой другой бы огрызнулся или молча отошёл, не тратя времени на уличных сумасшедших, но Светка всегда боялась доставить неприятности другим, поэтому она извинилась и, бросив ещё один взгляд на витрину, отошла к автобусной остановке. Первую пару она уже пропустила, пора было поспешить, если хотела успеть ко второй.

***

– Он вчера мне написал, смотри, – Ната, не обращая внимания на преподавателя, сунула подруге под нос телефон. Открытый вотсап пестрел голосовыми сообщениями.

– Нат, всё, конечно, круто, но что я должна тут увидеть? – Светка рассеянно скользнула взглядом по экрану и снова уставилась на доску. Ефим Петрович рисовал какие-то круги и треугольники. Стоило ли поступать на филфак, чтобы снова ходить на математику?

– Ай, блин, ты чего такая мороженая, как рыба дохлая? – обиженная Наташка забрала телефон и, открыв фото Коли, мечтательно уставилась на него.

– Я не мороженая, – шёпотом ответила Светлана, – мне просто сон странный приснился.

Девушка до сих пор не могла отойти от этого сна. Там, в этом выдуманном подсознанием мире сновидений она чувствовала себя реальнее, чем в обыденности. Прикосновения того парня до сих пор пламенели на коже, а сердце рвалось на части от счастья и неизбывной тоски, которая почему-то не желала проходить вместе со сном. Хотелось бросить всё, закутаться в одеяло и забыться до утра, снова и снова вдыхая запахи осеннего дня в засранной и пыльной общаге. Снова и снова сидеть на обшарпанном подоконнике и ждать, пока напротив не появятся карие глаза. Снова и снова…

– Так что тебе там поэт наш написал? – спросила Света, выныривая из тягучих спутанных воспоминаний.

–Что-что, раньше надо было спрашивать, – пробурчала Натали, но долго дуться она не умела: на родных обижаться было себе дороже, а посторонние и этого не заслужили.

– Прости, – Светлана потрепала подругу по тёмным коротким волосам.

– Лааадно, – растаяла Наташка, – расскажу, но потом ты мне расскажешь про свой «странный-престранный» сон, лады?

– Лады, только потише говори.

– Да ладно тебе, – хихикнула Ната, – Ефим Петрович всё равно ничего не слышит. Ты лучше собирайся потихоньку, звонок скоро.

– Собираюсь, а ты рассказывай.

– Он мне стих новый показал, посоветоваться хотел, – Ната довольно улыбнулась, как кот, объевшийся сметаны. Её и без того неширокие глаза превратились в тонкие счастливые щёлочки.

– Оу, да вы вышли на новый уровень, – подколола подругу Света, прекрасно понимающая, что любой новый текст – как недавно родившееся дитя, которое так долго вынашивалось под сердцем: любое неловко брошенное слово может его убить.

Прозвенел звонок, от которого у каждого в корпусе на миг в испуге останавливалось сердце, чтобы потом зайтись в сумасшедшем ритме. Натка, закидывая в огромную сумку пенал, тетради и ни разу не открытые учебники, не переставала тараторить.

– Ты меня знаешь, я всяких там Фетов не люблю, да и вообще вся эта муть философская не по мне, то ли дело о любви, – на выдохе протянула Натали, – Но его стихотворение мне понравилось.

– «Но»? Так оно философское что ли? – Светлану улыбнуло сравнение никому не известного Коли с Фетом.

– Оно… – Ната задумалась, – а хочешь, почитать дам? Коля против не будет, наверно, – с сомнением предложила девушка.

– Ну если уж он лучше Фета, то давай, – продолжала подкалывать подругу Ветка, но Ната, окрылённая новой влюблённостью, ничего не замечала. Для неё сейчас не существовало проблем, плохого настроения и грубых людей.

– Смотри, вот… Да убери палец… Вот начало. Читай.

Знаешь, бывает, хочется стать выше,

Громче, сильнее, чтоб выдержать эту тяжесть.

Ты говоришь, что Боже тебя не слышит.

Просто его доконала твоя усталость.

Зачем отвечать потухшему человеку?

Вот если бы капельку, искорку, да хоть спичку…

Но ты только ноешь, что в этом жестоком веке

Даже влюбляться становится неприлично.

Нет бы бить стены, идти напролом к счастью,

Резать не вены, а хлеб, что потом скушать.

Ты просишь Бога стать для тебя частью

Пошлого сериала. Ему – скучно.

Ему надоело быть пастухом стада.

Люди не стадо. В тысячи раз хуже.