Листопад

Предательский сучок звучно треснул под ногой. Бык вздернул голову. Лодочки-уши настороженно повернулись на хруст. В продолговатых грустных глазах отразился испуг. Он мигом вскочил на ноги и, круто повернув могучее тело, в несколько прыжков выскочил из ложбины и скрылся за стволами сосен. Только на лежке осталось большое пятно крови.

- Видать, хорошо угодил, коли устраиваешь лежки, - отметил вслух Маковеев. - Не уйдешь. Хоть два дня буду бродить.

След тянулся бором, пересекал русла занесенных снегом речушек, овраги, обходил завалы. На небольшой поляне лось, увидев чью-то свежую лыжню, шарахнулся к ореховым зарослям. Маковеев обогнул лощину и пошел крутым склоном оврага. Где-то по ту сторону в морозном воздухе печально и тихо закуковала кукушка. И тут же ей ответила другая.

На Маковеева словно пахнуло весной. Он остановился и начал прислушиваться к голосам. "Никак, начали ток? Рановато что-то..."

Птицы поговорили и затихли. Может, они нашли друг друга и полетели на одну из елок продолжать свои любовные игры. И вдруг из зарослей брызнула раскатистой дробью трель. Все, что сейчас слышал Маковеев, было невероятным. Очарованный звуками природы, он забыл о зиме. Ему почудилось, что лицо ласкает теплый весенний ветер и, встревоженные песнями, шумят молодой листвой леса. Душно и мучит жажда. И тут, как по велению волшебства, совсем рядом, внизу оврага, заплескался родник, булькая на крупных камнях и звеня на больших спадах.

"Попить бы!" - обрадовался Маковеев и, выбрав менее заросший склон оврага, начал спускаться.

Напившись студеной ключевой воды, Маковеев присел на валежину немного передохнуть. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал. И тут же в голову полезли разные мысли. "С Буравлевым надо что-то предпринять... Если он будет вести выборочную рубку, то и к весне не осилишь план. Конечно, Красный бор жалко! А что сделаешь? Всюду и всем надо. Каждый тянет, каждый требует. Вот вчера позвонил председатель исполкома Симаков и сказал колхоз продвигаем в передовые, гостей из области ждем, а вы препоны ставите, стройку задерживаете. Крути-верти, а Ялычев прав был: пришлось пойти на уступки. Вот и Ромашовская дача накрылась. Буравлева на мое место - язык-то прикусил бы..."

Маковеев поднялся и стал выбираться из оврага.

Лесу, казалось, не будет конца. Сосны заслонили от Маковеева сумрачное вечернее небо. Вдали затих жалобный писк пеночки.

Обручем сдавила тишина.

Только сейчас он понял: заблудился.

Дать бы сигнал, позвать на помощь, да не было ни одного патрона. В быстро наступившем мраке запутался, затерялся лосиный след. Как быть дальше? Может, покричать? А кто услышит в такой глуши? И тут невольно представилась пахнущая березовым дымком квартира. На столе попыхивает самовар. Посредине стоит большая горячая сковородка с поджаренными ломтями лосиной печенки. Вокруг, как ртутные шарики, подскакивают, стреляют пузырьки сала, а по краям шипит румяное крошево лука. Маковееву нестерпимо захотелось есть. Но, припомнив раскрасневшееся, озлобленное лицо Шевлюгина, в его сознании сразу все затуманилось. Обида на егеря заговорила с новой силой.

Между стволами забрезжил тусклый просвет. По отлогому склону Маковеев вышел на широкую, окаймленную ивняком долину. Дальше высокой стеной чернели стволы сосен. У небольшого отрога, вклинивающегося в долину, Маковеев остановился еще раз передохнуть. Взмокшее от ходьбы тело саднило. Засыпавшаяся за ворот хвоя колола шею, прилипала к плечам.

По другую сторону долины зажглись и погасли зеленоватые огоньки. Маковеев почувствовал, как по его спине просыпанным горохом прокатилась дрожь.

Он выхватил из-за голенища охотничий нож и прижался к корявому стволу замшелой елки. Совсем рядом, в ивняке, кто-то зашевелился, зашуршали шаги. Ветки разомкнулись, и из отрожка показался огромный зверь. Рогатая голова его была опущена до земли. Шел он с трудом, едва переставляя ноги.

"Лось!.. - удивился Маковеев. - Да какой здоровый! Только тот ли?"

У выхода из отрожка зверь споткнулся о валежину и, теряя равновесие, рухнул в сугроб. Под его тяжестью сухо треснули подмятые ветки. Он жадно хватал губами снег, ноги вздрагивали.

Маковеев взял ружье, осторожно подкрался к подстреленному им быку и с размаху ударил прикладом по голове. Не теряя ни секунды, он выхватил нож и рывком провел им по горлу. Под лезвием что-то хрустнуло, и на снег брызнула струйка темной крови. Лось дернулся и затих.

- Вот тебе и пощупал девок! - злорадно прокричал в темноту Маковеев и захохотал. Эхо подхватило хохот, понесло по лесу.

Тишина, как хрупкий ледок, распалась на мелкие частицы. От круглой черной можжевелки в глушь метнулись какие-то тени. Маковееву будто плеснули за воротник ключевой воды. Тело его забилось от озноба. Тени снова метнулись и исчезли. А хохот переходил из урочища в урочище. И теперь, казалось, он злорадствовал не над кем-то, а над ним, Маковеевым.