В кабинете председателя Сосновского сельсовета мерно отбивал время увесистый маятник больших настенных часов: тик-так, тик-так! А Жезлову казалось, что он твердил ему: так-так, так-так!..
Склонясь над потемневшим от времени дубовым столом, он вслушивался в каждое сказанное Шевлюгиным слово.
Егерь сидел у окна в распахнутом черненом полушубке, в валенках с высокими голенищами, катая самокрутку в коричневых толстых пальцах. Обросшее щетиной лицо его поблескивало от пота.
- Выпивал, и даже не раз, - гудел он хрипловатым, надтреснутым басом. - Выпивает и сам Буравлев. Притвора. Дома все равно не лучше других. Только он умеет скрывать, а мы все напоказ. Вот я и отвечаю на ваш вопрос - каков Буравлев? Вот такой... хитрый, себе на уме.
Жезлов почесал за ухом.
- Да нет, я говорю, уважают ли его люди?
- Люди сильного уважают. А Буравлев вроде не из таких.
- Так-так! - Жезлов откинулся на спинку стула, хрустнул плечами. Во всяком деле он любил вникнуть в каждую, казалось бы, никому не нужную, мелочь. Вот и сейчас его интересовало все, до ничтожной подробности. "Люди, они очень точно подмечают в человеке все. К ним надо прислушиваться..."
Так-так!.. - подтверждали часы.
- А ведь Буравлев прав, - продолжал Шевлюгин. - Хоть и свинью подкладывает Маковееву... А что - каждый за свое плоскодонное счастье борется. Он и нас хочет запугать. Человек он склочный. Да только ему это не удастся.
- А как ты думаешь насчет охоты? - поинтересовался Жезлов.
- Охота завсегда была отдельно от лесхоза. Даже в старину, у помещиков там и князей егери были. Да и как может быть охота без егеря? Нет, эту брешь-то Буравлеву не пробить. В плечах слабоват.
Шевлюгину было интересно знать, а что скажет на его слова инструктор райкома. Но Жезлов не высказывал своих мыслей вслух.
Ссылаясь на дела, он распрощался с Шевлюгиным.
В кабинет вошла Стрельникова. Поздоровались.
- Я бы хотела с вами поговорить доверительно, - щеки Стрельниковой заиграли румянцем.
- О чем? - Жезлов бросил взгляд на часы.
- О Буравлеве. О новом лесничем.
- О Буравлеве?
2
Буравлевское дело Жезлов изучал со всей серьезностью. Многолетний опыт работы подсказывал, что из мелочей порой вяжется цепь большого целого, которое и определяет сущность любого человека.
Из года в год он занимался разбором персональных дел, готовил их на бюро райкома. Жезлов мог быть хорошим товарищем и задушевным другом, но, стоило ему поручить подобное задание, тут же преображался, в голосе появлялся леденящий холодок, взгляд становился суровым.
Если даже друг оказывался виноватым, то на бюро, докладывая, он не щадил его. Резко говорил, факты преподносил со всеми подробностями. За это Жезлова некоторые считали принципиальным человеком.
Жезлов отлично понимал, что человек, который выполняет такую ответственную работу, как он, должен быть и сам во всем примером. Поэтому старался. Правда, на это у него был свой особый взгляд. Он не одобрял секретаря райкома, его легкость, с которой тот мог смеяться, шутить с любым случайным человеком. Удивляло, что Ручьев мог рассказать смешной анекдот во время заседания бюро. Первому секретарю не пристало быть таким.
Жезлов жил скромно. В маленькой темной комнате на первом этаже. Кроме стола, двух стульев, этажерки с книгами и кровати ничего не было. Сам стирал и гладил, мыл полы и готовил обед.
К нему редко кто заходил. Собственно, у Жезлова и не было свободного времени, чтобы прохлаждаться. Он проводил эти часы в кабинете, с бумагами. Никогда не было случая, чтобы он опоздал на заседание.
...После разговора со Стрельниковой Жезлов пошел в правление колхоза.
Дымарев был у себя. Он только что вернулся с Черного озера и теперь просматривал очередную почту.
- Чем могу служить районному начальству? - председатель пожал руку.
- Я хотел выяснить один щекотливый вопрос. Возможно, он тебе будет неприятен. Но долг службы обязывает меня пренебречь этим. Ты, конечно, знаешь Буравлева? Не ново тебе, что он когда-то встречался с твоей женой, когда она была еще девушкой? Так вот, нам очень важно знать: на самом ли деле он обманул ее и скрылся?
Дымареву стало неприятно.
- Так вот что, - сдержанно процедил он, - ты у меня не был, и я тебя не видел...
- Позвольте... - в обиде Жезлов вскочил со стула. - Я обязан...
- Никому и ничем ты не обязан, - оборвал его Дымарев. - Когда ты идешь из бани, то в твоем грязном белье никто не роется. И я не позволю, чтобы кто-то, даже из райкома, собирал грязь на Буравлева, да еще в моем доме. - Дымарев заткнул в карман пиджака болтавшийся пустой рукав и, сделав вид, что разговор закончен, начал читать письмо.
3
Жезлов неторопливо поднимался по промерзшим, скрипучим ступеням крыльца конторы лесничества... Стараясь придать своему лицу официальный вид, хмурился.
Но в конторе, кроме Ковригина, никого не было.
- Где же у вас люди? - начальствующим тоном спросил Жезлов.
Ковригин встретил недружелюбно:
- По лесу разбежались, как зайцы. - С раздражением добавил: - На то оно и лесничество.
- Буравлев тоже в бегах?