Другим это странно: влюблен и грусть!Помнит о смерти, как о свиданьи!Я же знаю, что гробом беременна страсть,Что сам я двадцатого века виденье!Другим это ясно: влюблен – хохочи!Как на медведя, на грусть в дреколья!Как страус, уткнувшись любимой в плечо,Наивно мечтай об Италии.Что такое Италия? Поголубее небоДа немножко побольше любви.Мне ж объятья твои прохладнее гроба,А губы мои, как могильный червяк.Так просто выдавить слова,Как кровь из незасохшей раны.Землетрясенье в голове,Но мысли строже, чем икона.Землетрясенье в голове.И лавой льются ваши губы.Вам 20 лет, и этим вы правы,А мне всего один до гроба.
28 ноября 1922
Расход тоски
О пульс, мой кровяной набат!Не бей тревогу, стихни! Знаю,Как беден счастьем мой приходИ как богат расход тоскою.О, если б жить, как все, как те,В венце паскудных скудных будней,И в жизненном меню найтиСебе девчонку поприглядней.Быть в 30 лет отцом детейИ славным полководцем сплетенИ долгом, словно запятой,Тех отделять, кто неприятен.А в 40 лет друзьям болтатьО высшей пользе воздержаньяИ мир спокойно возлюбить,Как по таблице умноженья!И встретить смерть под 50,Когда вся жизнь, как хата с краю.Как беден счастьем мой приход.И как богат расход тоскою.Мне завещал угрюмый рокЖизнь сделать половодьем ночиИ знать, что Дант – мой ученикС его любовью к Беатриче!
8 декабря 1922
Московская Верона
Лежать сугроб. Сидеть заборы.Вскочить в огне твое окно.И пусть я лишь шарманщик старый,Шарманкой, сердце, пой во мне.Полночь молчать. Хрипеть минуты.Вдрызг пьяная тоска визжать.Ты будь мой только подвиг сотый,Который мне до звезд воспеть.Лишь вправься в медальон окошкаИ всё, что в сто пудов во мне,Что тяжело поднять букашке,Так незначительно слону.Ах, губы лишь края у раны;Их кличкой бережу твоей.Не мне ль московская ВеронаБыла обещана тобой?!Зов об окно дробится пенойИ снегом упадает вниз.Слеза, тянись вожжой соленой,Вожжой упущенной из глаз.Тобой пуст медальон окошка,Сугроб так низок до окна,И муравью поднять так тяжко,Что незначительно слону.