19. Для символиста образ (или символ) – способ мышления; для футуриста – средство усилить зрительность впечатления. Для имажиниста – самоцель. Здесь основное видимое расхождение между Есениным и Мариенгофом. Есенин, признавая самоцельность образа, в то же время признает и его утилитарную сторону – выразительность. Для Мариенгофа, Эрдмана, Шершеневича – выразительность есть случайность.
Для символизма электрический счетчик – диссонанс с вечно прекрасным женственным; для футуризма – реальность, факт внеполый; для имажинизма – новая икона, на которой Есенин чертит лик электрического мужского христианства, а Мариенгоф и Эрдман – свои лица.
20. Поэзия есть выявление абсолюта не декоративным, а познавательным методом. («Звуки строющихся небоскребов – гулкое эхо мира, шагающего наугад». –
21. Страх перед тем, что перегрузка образами и образный политематизм приведут к каталогу образов, есть обратная сторона медали: натурализм и философичность приводят к каталогу мнений и мыслей.
22. Символ есть абстракция, и на нем не может строиться поэзия. Образ есть конкретизирование символа. Имажинизм – это претворение разговорной воды в вино поэзии, потому что в нем раскрытие псевдонимов вещей.
23. В искусстве может быть отвергнуто все, кроме мастерства. Даже гений подчиняется этому требованию. Гений замысла и не мастер творения в лучшем случае остается Бенедиктовым, в худшем превращается в Андрея Белого. Для открытия Америки мало быть Веспуччи, надо еще найти плотника, который смог бы построить новый корабль.
24. Для того чтобы прослыть поэтом мысли, вроде Брюсова, вовсе не надо особенно глубоко мыслить. Любое словосочетание может быть предметом столетнего размышления философов и критиков. Защищая содержание от нападения формы, старики отлично знают, что в поэзии смысл допустим лишь постольку, поскольку он укладывается в форму. «Великия мысли» поэтов обычно зависят от удачной рифмы или необходимости подчиниться размеру.
25. Единицей в поэтическом произведении является не строфа, а строка, потому что она завершена по форме и содержанию. Это легко проверяется при переводах. Читая прозаический дословный перевод стихотворения, всегда можно установить: где конец строки.
26. Разве не замечательно, что футуризм все время базировался на прошлом. Хлебников – это пережиток древнеславянских народных творчеств. Бурлюк вытек из персидского ковра. Крученых из канцелярских бумаг. Имажинисты знают только одно: нет прошлого, настоящего, будущего, есть только созидаемое. Творчество не интуитивно, а строго взвешено на весах современности. Творчество не покер, а строгий винт, где из случайной комбинации карт надо логически сделать самые мастерские выводы.
27. Во многих словах образ заключен в обратной комбинации букв, напр.,
28. Несмотря на все видимые преимущества содержания над образом, образ не может исчезнуть и при какой-нибудь комбинации выявляется. Образ напоминает замечательную цифру 9, которая появляется всюду:
2 × 9 = 18 1 + 8 = 9
3 × 9 = 27 2 + 7 = 9
4 × 9 = 36 3 + 6 = 9 и т. д.
Наука уничтожает умножением «девять» образа, но из произведения искусства всегда легко получить первоначальный образ сложением разбитого произведения.
29. Новому течению в искусстве нужно не только сказать новое слово о новом, но и новое слово о старом, пересмотреть это старое и выбросить проношенные штаны. Вовсе не важно, что мы, имажинисты, отрицаем прошлое, важно: почему мы его отрицаем. Важно не то, что Христос говорил сбивчиво и что христианство – это сумма беспринципных афоризмов, а важно то, что Христос никогда не был преследуемым новатором; это был скромный рыбак, отлично уживавшийся с окружающим и делавший карьеру на буме своих учеников. Важно не то, что Пушкин и Языков плохи, важно то, что Пушкин плох потому, что он статичен, а Языков потому, что он суетлив.