Лисы округа Хансон

– Даже если мы предположим, – тянет Харин задумчиво, кусая большой палец, – что это мог сделать Тангун… Зачем отпиливать рога? Так поступают смертные – браконьеры, охотники, твари, что убивают животных по своей прихоти, развлечения ради. Тело синнока не развеялось, понимаешь? Тангун бы не стал оставлять его… – она подбирает слова, в голове мешаются образы той чудовищной ночи, широко распахнутый глаз оленя мерещится ей, едва она прикрывает веки. Харин мотает головой и стискивает пальцы рук так сильно, что кости скрипят. – Не мог Тангун сотворить такое с синноком. Это сделал квисин.

– Или человек, – обрывает её мысли Союль. Харин почти ахает.

– Ты совсем ополоумел? – вспыхивает она. – Какой смертный сподобился бы? Нет, кому хватило бы сил? Нет-нет, не мог это человек сделать.

Союль смотрит на Харин, в полумраке кабинета блестят его глаза, зоркие, внимательные. Харин знает этот взгляд. Снисходительный, вот какой он.

– Тебе четыреста с лишним лет, а ты всё в сказки веришь, – почти по слогам тянет Союль. – Люди, милая жёнушка, коварнее и злее любых монстров и духов. Они способны на зверства, каких и квисин не придумает.

Он медленно поворачивает голову в сторону панорамного окна и следит за мерцающими огнями Хансона какое-то время. Харин пережёвывает обронённую им мысль, прикладывая заметные усилия, чтобы не дать той прорости в её сознании прочным стеблем. Ерунда, Хан Союль помешался на своих смертных подчинённых, потому и не видит границ.

– Среди наших слухи ходят, – говорит вдруг он. – Кто-то собирает вокруг себя мелких квисинов. Сон гакси[26], сингивоннё[27], мондальгви[28]…

– Ты, что ли? – огрызается Харин. Союль шикает.

– Мне эти похотливые твари ни к чему. За кого ты меня принимаешь?

– За мафиози? – шепчет из своего угла дивана Джи. Харин давит смешок, но ухмылку замечает Союль и вздыхает. Ой, какой обидчивый! Можно поверить, будто его в самом деле задевает отношение бывшей, ага.

– У меня в клане другие духи, посильнее, – возражает он, медленно проговаривая каждое слово. – С мелкотнёй вроде холостяков я не вожусь.

– Кому тогда это надо? – морщится Джи. Беседа теперь занимает его настолько, что о страхе он, кажется, почти забыл.

Союль на ёндона не смотрит. Он не сводит глаз с Харин, и та почти не дышит, думая, что токкэби сейчас снова поразит её самым неприятным образом. И он оправдывает все ожидания:

– Как думаешь, много квисинов скрывается от людей, как в прежние времена? Мы уже не в Чосоне, прятаться по лесам и хибарам трудно. Да и люди стали хитрее, кому-то может прийти в голову… – Союль пожимает плечами. – Не знаю… Использовать квисинов в своих мерзких делах. Например.

Харин вся обмирает. Мысли застывают, становится так тихо, что слышно, как громко и часто стучит лисье сердце. Кровь пульсирует, отдаваясь в пустой желудок.

– Не может такого быть! – первым приходит в себя Джи, даже голос повышает, игнорируя страх перед токкэби. – Чтобы квисины связывались с людьми? Они смертных жрут, а не сотрудничают с ними!

– Много ты понимаешь, – пригвождает Союль холодным тоном, и Джи вздрагивает. – Ты домовой, дух домашний, холёный. Ты голода, холода и одиночества никогда не знал, вот и не ведаешь, на что может пойти озлобленный дух, чтобы получить желаемое. Мы, нелюди, порой забываем, что жить остались в этом мире из-за обид, которые тащим за собой с прошлых жизней. Что может быть сладостнее человеческого дыхания и тепла? Ничего.

Джи отворачивается, и Харин слышит его сиплый шёпот:

– Ошибаешься.

Она знает, что говорит Джи об одиночестве, давнем спутнике любого квисина, квемуля и даже божества. Но поддержать его у Харин сейчас не хватает сил.

– Квисины и людей-то жрут ради мимолётного тепла, – задумчиво подхватывает она вслед за Союлем. Тот кивает и усмехается, губы изгибаются в недобрую кривую. – Энергию из тел высасывают, лишь бы испытать снова вкус жизни… Мать твою, что же это?

– Не сквернословь, – обрывает её Союль, и знакомая фраза режет Харин слух. Привычная злость наполняет тело, согревает его, гоня прочь подобравшийся к самому сердцу холодок. – Видишь, я прав.

– Прилепи награду на грудь, – фыркает Харин. – Это ничего не даёт пока. Только предположение. В какую сторону рыть?

Союль откидывается на спинку дивана, весь расслабляется. От прежней сосредоточенности будто и след простыл.

– Тебе-то это зачем? – спрашивает он и обнажает ровный ряд белоснежных зубов.

Отвечать или не стоит? Харин прикидывает, что информация Союлю ничего не даст, а потом говорит прямо:

– Тангун обещал отпустить меня, если я добуду ему убийцу священного оленя.

Ладно, бог всех существ не совсем так сказал – он не конкретизировал и про синнока ещё не в курсе, но вот об этом Союлю знать не обязательно.

Тот перестаёт улыбаться. Помнится, веке эдак в восемнадцатом у токкэби зубы были острые, желтоватые – почти частокол. Виниры, что ли, себе поставил? Пижон.