Лита

(Сердце прокушено, яд подействовал, я не быстро, но и не медленно сдался.)

— Встань, — слышу я глухой, не мой голос.

Зачем мне это, Господи, за что? Она погубит всё, и все погибнут.

У меня страх — самого себя, я не соображаю, что делаю. Через что переступаю. И как буду, потом, за это расплачиваться. Я даже не представляю, как страшно буду за это расплачиваться.

Я сажаю ее на скамейку. Она спазматически хватает мою руку и начинает ее покрывать поцелуями. Я чувствую горячие мягкие губы. И не убираю руку. Мне нужно больше яда, чтобы отравиться им до конца. Чтобы полностью выключилось сознание. Иначе я не переступлю через адский ров…

Когда я сознаю, что совершаю, не соображая, я готов растерзать себя. Разорвать. Я слаб, Господи, что же мне делать? Ну что же мне делать…

Она уже целует мои обе руки, обнимая ими свое лицо. Прижимая их к своим щекам.

Я не отрываю — руки…

— Это не значит, что я простил тебя, — слышу не свой голос.

А что же это еще значит, идиот?! Она целует твои руки.

— Нет, нет, Алешенька, нет. Да, Алешенька, да, любовь моя, я понимаю. Я знаю, что ты не простишь меня никогда. Мне лишь бы видеть тебя, слышать твой голос… И умирать от любви к тебе…

Я смотрел ей в лицо.

— Я совершенно схожу с ума от любви к тебе.

Я верил — зачем бы она говорила. Зачем я, кретин, в это верил: «зачем бы она говорила». О, она знала, зачем она говорила.

— Я согласна на любые подачки. Лишь бы ты их давал. На любые условия, лишь бы раз в месяц твое тело содрогалось над моим. Лишь бы мое тело истекало истомой под твоим… Лишь бы раз в месяц я видела тебя. Я согласна даже на то, чтобы ты женился. Я уже с радостью думаю об этом… Я буду рада за тебя. По крайней мере, наверняка буду знать, что ты никогда полностью не будешь моим. Я не буду надеяться и ждать. Я буду твоей любовницей. (Это еще слаще.) Или кем ты пожелаешь, чтобы я была, если мое тело еще сможет приносить тебе удовольствие. Или заинтересует тебя. Я понимаю, что оно не может принести тебе удовлетворение… В любое время, в любом месте я буду возникать по мановению твоего взгляда. И исчезать, когда прикажешь. Я на все, на все, Алешенька, согласна.

Я вздрогнул при слове «любовница». Откуда она знает такое слово?

— Лишь позови, лишь прикажи — я все исполню.

Яд твоих речей, позолота твоих уст.

— Зачем ты вскрыла вены?

— Потому что когда-то это сделал ты, когда у тебя не было выхода.

— Ты считаешь, что это допустимое сравнение?

— Что ты, Алешенька, упаси Господи.

Я оттянул рукав ее малиновой рубашки с белым воротником. На каждой кисти красовались по две сизых неровных бороздки. С рваными краями.

— Ты все теперь будешь делать, как я?

— Да, Алешенька, ты мой бог.

Моментами она была экзальтированной. Она входила в экзальтированное состояние. Я посмотрел на нее — ее глаза молились на меня. Какой мужчина, какой двуногий в мире мог от этого отказаться? Когда на него молились. Я не мог. Я был слаб.

— И что же дальше, — сказал я вслух скорее для самого себя. Она восприняла это как обращение.

— Все, что пожелаешь. Я твоя тень, половик, наложница.

— Но я ничего не желаю — с тобой. Я желаю забыть тебя.

— Позволь мне только коснуться, — она положила руку на мои легкие брюки, — и я сделаю так, что у тебя возникнут желания.

Она подняла впервые взгляд — на уровень моих глаз. В ее глазах… В них стояло обожание.

— О да, опыт у тебя есть, и не с одним, а сразу с двумя.

Она отдернула руку, обжегшись.

— Не надо, Алешенька, только не так. Я не думала, что мое прикасание вызывает такие чувства.

— А ты вообще когда-нибудь о чем-нибудь думаешь?

— Я думаю только о тебе!

Я опустил взгляд невольно на ее грудь, талию. И вспомнил, что совсем забыл, как она мне нравилась. Передо мной сидела живая женщина, взволнованно дышащая, готовая выполнить любой мой каприз, любое мое желание, любой вывих, любой маразм. И между нами стояло только одно, только одно разделяло нас — ее изнасилование. Только один рубеж. И я не мог преодолеть этот Рубикон. Этот Океан.

Мы уселись на скамейке, и один сантиметр разделял наши бедра. Но он и есть тот рубеж, тот ров, который я не могу переступить.

Она задает нейтральный вопрос, пытаясь завязать разговор:

— Алеша, а что ты будешь делать летом?

— Поеду в Прибалтику.

— Со своей… н-невестой?

— Конечно, со своей невестой. Она меня ни разу не предала, ни на чьих коленях не сидела, «умирая от любви ко мне», ни с кем в губы не целовалась, ни у кого в рот не брала.

— Да, Алешенька, я все знаю, этому нет объяснения. Мне нет прощения. Можно я только поцелую тебя на прощание.

Кубок из золота с ядом я выпил до дна. Можно и так: кубок золотого яда… Дальше по тексту.

Она наклоняется, я отстраняюсь, она наклоняется еще и изнеженно, ласково целует меня в шею.

Поцелуй змеи…

Мы сидим с ней около ее дома. Вечер. Что-то горит на небе. Кажется, звезды…

— Когда ты хочешь, чтобы мы поехали? — спрашивает она.

— Вика, ты очень хорошая девочка. Но я не смогу с тобой поехать в Прибалтику.

— Почему? — вздрогнувшим голосом спрашивает она.

— Мне надо многое обдумать.