Литература эпохи Возрождения

По своему мироощущению Ронсар был скорее язычником, влюбленным в живописную прелесть классических мифов, в красоту природы, в земную любовь и в звонкоголосую поэзию. Эта влюбленность в жизнь разлита по всем его стихотворным сборникам. Она проступает уже в первом сонетном цикле «Любовь к Кассандре» (1552-1553), написанном под большим влиянием Петрарки и его учеников.

Есть в этих сонетах Ронсара и характерные для петраркизма меланхолические ноты, и томление по недосягаемой цели. Безответная любовь терзает сердце поэта. Он бледнеет и умолкает в присутствии гордой красавицы («Когда одна, от шума в стороне»), только полуночный бор и речная волна внемлют его жалобам и пеням («Всю боль, что я терплю в недуге потаенном»). Поэт как бы весь соткан из безысходных противоречий («Любя, кляну, дерзаю, но не смею»). В то же время сонетам этого цикла присущ яркий чувственный элемент. Он здесь гораздо ярче ощутим, чем в изысканной, но очень условной и поэтому холодноватой поэзии петраркистов. Кассандра не превращается в поэтическую фикцию. Это живая женщина, и все вокруг нее живое. Ронсар мечтает о ее жарких объятиях («В твоих объятьях даже смерть желанна!»), упивается зрелищем красоты:

Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,
Одета лишь волос туникой золотой,
То нежно их завьешь, то, взбив шиньон густой,
Распустишь до колен волною нестесненной...[130]

А то, лежа на зеленом мху среди векового бора, Ронсар не отрываясь смотрит на портрет красавицы, в котором поэт и художник Денизо сумел запечатлеть «Весь мир восторгов в образе живом» («Гранитный пик над голой крутизной»). Цветущая благоухающая природа как бы свидетельствует о любви поэта, и он погружается в листья и цветы, «Рукой обвив букет душистый мая» («Когда, как хмель, что ветку обнимая»).

В дальнейшем Ронсар окончательно отходит от аффектированного платонизма петраркистов и их прециозной манерности. В сонетном цикле «Любовь к Марии» уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар сам указывает на это в сонете, обращенном к участнику «Плеяды» поэту Понтюс де Тиару:

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,
Что человек простой меня и не поймет,
Что слишком темен я. Теперь наоборот:
Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле...

Впрочем, Ронсар не зря побывал в школе петраркизма. Он стал выдающимся мастером сонета. Петрарка помог ему глубже заглянуть в мир человеческих чувств и понять, что такое изящное в поэзии. Но, взяв от петраркизма все, что казалось ему ценным, Ронсар пошел своим особым путем. Он перестал чуждаться обыденного и «низкого». Его Мария не знатная дама, какой была Кассандра Сальвиати, но молодая жизнерадостная крестьянка. Для того чтобы поведать читателям о своей любви, ему уже не нужна пестрая мишура петраркизма. Он говорит о любви разделенной, здоровой и поэтому красивой. И говорит о ней с радостной, иногда с лукавой улыбкой. Сколько настоящей нежности в известном сонете «Мари-ленивица! Пора вставать с постели!». А как любит поэт болтать наедине с Марией о том и о сем! Появление гостя делает его косноязычным. Но гость уходит, и вновь Ронсар острит, шутит, смеется, легко подыскивая нужные слова («Любовь — волшебница. Я мог бы целый год»). О своем счастье он пишет в Рим Жоашену Дю Белле («Меж тем как ты живешь на древнем Палатине»). С античной откровенностью рассказывает он порой о наслаждениях, которые испытывает в объятиях Марии. То он ревнует ее к врачу, который в сотый раз хочет увидеть молодую женщину без рубахи («Ах, чертов этот врач! Опять сюда идет!»), то прощает ей мимолетную измену («Проведав, что с другим любимая близка»). Ронсару приятно, что его подруга не пустая светская кокетка, изнывающая от безделья. Она

Весь день прядет иль шьет, клубок мотает, вяжет,
С двумя сестренками вставая на заре, —
Зимой у очага, а летом во дворе...

Он намерен ей подарить вандомское веретено, зная, что этот подарок доставит Марии неподдельную радость: «Ведь даже малый дар, залог любви нетленной, ценней, чем все венцы и скипетры вселенной» («Веретено»). А когда Мария неожиданно умерла в расцвете лет, Ронсар оплакал ее преждевременную кончину в ряде проникновенных стихотворений («Смерть Марии» и др.).

Большую роль в творческом развитии Ронсара сыграла античная литература. Ронсар шел в направлении, указанном Дю Белле, и в стихотворении «Едва Камена мне источник свой открыла» с гордостью отмечал свои заслуги перед французской ренессансной поэзией: