Литература эпохи Возрождения

При Козимо Медичи во Флоренции была организована по примеру древних Платоновская Академия (1459-1521), сыгравшая весьма заметную роль в культурной жизни Италии эпохи Возрождения. Следует помнить, что платонизм и неоплатонизм еще в средние века не раз становились источником еретического вольномыслия, в то время как Аристотель старанием теологов превратился в оплот церковной ортодоксии, в своего рода ученое знамя схоластики. В этих условиях демонстративное обращение гуманистов к платонизму содержало отчетливо выраженную антисхоластическую тенденцию. При этом новый этап в развитии гуманистической философии означал и заметное расширение ее умственного кругозора. Наряду с проблемами этики, столь занимавшими гуманистов первой половины XV в. их начинают привлекать проблемы натурфилософии. А черты пантеизма, присущие их взглядам на природу, выводили их за пределы католического вероучения.

Глава и основоположник Платоновской Академии Марсилио Фичино (1433-1499) перевел на латинский язык все диалоги Платона, еще недостаточно хорошо известного в то время в Западной Европе, а также сочинения древних неоплатоников и написал комментарии к ним. В своих трактатах («Комментарий на «Пир» Платона», «Платоновская теология» и др.) он развивает мысль о слитности бога и мира, прекрасного в своей гармонической цельности. По словам М. Фичино, «красота — некий акт или луч оттуда[73], проникающий во все». «И как тот, кто посмотрит на свет в этих четырех элементах, увидит луч самого солнца, так и тот, кто созерцает и любит красоту в любом из этих четырех порядков — уме, душе, природе и теле, — созерцает и любит в них сияние бога и в такого рода сиянии созерцает и любит самого бога»[74]. Подобные мысли прочно вошли в обиход итальянского искусства эпохи Возрождения, найдя в живописи Рафаэля и его круга свое наиболее проникновенное выражение. Это было искусство, прославлявшее здешний мир, озаренный божественной, т.е. идеальной красотой.

Понятно, что в центре этого обожествленного мира стоит человек, наделенный (и только он среди живых существ) бессмертной душой. М. Фичино прославляет его могучий разум, его беспредельную творческую мощь. В «Платоновской теологии» он даже осмеливается утверждать, что, будь у человека необходимые инструменты, он мог бы подобно самому богу создавать небесные миры. Ревнитель мировой гармонии, запечатлевающей единство мировой души, он мечтал о приходе «всеобщей религии», которая бы положила конец конфессиональной розни. Конечно, подобные мечты никак не вязались с существующими в Европе взглядами и порядками и не соответствовали церковному учению о христианстве как единственной боговдохновенной религии.

Но М. Фичино верил в силу прогресса. Если в XIV в. Ф. Петрарка вынужден был разыскивать единомышленников главным образом в классической древности, то на исходе XV в. М. Фичино с радостью наблюдал, как росла и укреплялась новая культура не только в Италии, но и за ее пределами. «Наш век — век воистину золотой, — писал он одному фламандскому астроному. — Он возродил свободное искусство, которое уже почти погибло, — грамматику, поэзию, ораторское искусство, живопись, скульптуру, архитектуру, музыку и древние напевы орфеевой арфы... Во Флоренции восстал из мрака свет платоновской мудрости, а в Германии именно в наше время были изобретены орудия для печатания книг»[75].