Литература как жизнь. Том I

Мы делали врагами если не своих друзей, то по крайне мере не-врагов. Истинных врагов и не знали. Истинные враги хотели стереть с карты мира страну под названием СССР, но существовала среди наших противников и промежуточная категория, с ними была возможна полемика. Однако наши влиятельные специалисты считали, что зарубежный специалист по русской литературе уже враг, если не думает и не пишет слово в слово так, как пишут и думают они.

Меня однажды разбудил телефонный звонок авторитетного литературоведа, специалиста по Маяковскому. Сам он прославился тем, что представил в Иностранный Отдел план своей зарубежной командировки, план вернулся с возмущенной резолюцией: «Что ученый собирается изучать в кабаре и злачных местах?» – «Я же следую по стопам Маяковского», – не смутился ученый. А мне он предложил: «Давайте вместе напишем разгромную рецензию на книгу Биллингтона “Икона и топор”». Книга только что вышла, и её сразу законопатили в спецхран, я туда ещё не добрался и не знал, стоит ли Биллингтона громить. Оказалось, что им одобрительно упомянута моя статья о «Гамлете», а старший товарищ по работе, видимо, исполнявший наряду с научными ещё и дополнительные функции, проверял, падок ли я на вражескую лесть. Неужели автор из-за океана сам усмотрел мою статью? Или ему кто-то из наших шекспироведов подсказал? Возможно, один из тех, с кем за компанию попал я в проработку на страницах партийной прессы. Тут и приглашение мне пришло из Американского Посольства, на концерт джаза. «Тебя заметили», – объяснил мне двустороннее внимание брат Андрей, однако не объяснил, с какой стороны заметили.

Такова была одна из тех перед моим взором слегка приоткрывшихся потайных дверей, за которой скрывалась система неофициальных международных связей. С тех пор меня приглашали в Американское Посольство, вероятно, в надежде, что я напишу ещё что-нибудь достойное заокеанской похвалы. Книги Биллингтона я вовремя так и не прочел, поэтому по неведению выдержал проверку на лояльность. Много лет спустя оказался я на заседании Двусторонней Комиссии между нашим четвертым директором Бердниковым и Биллингтоном, официальным партнером с американской стороны, а ему, партнер-не партнер, закрыли въезд в нашу страну. Стал Биллингтон просить Бердникова поспособствовать ему в получении визы, а четвертый директор в ответ: «Это зачем же? Ещё одну “Икону и топор” писать?» – «Я давно перерос ту книгу!» – воскликнул Биллингтон. Перерос-не перерос, все равно низззя. С тех пор годы прошли и встретил я нашего бывшего Консула, рассказал ему о том разговоре, и он вспомнил: «Это же я визы и не дал». А почему? Звонили из Москвы. Кто-то влиятельный успел разоблачить зарубежного автора и навесил ему ярлык врага, чтобы не тратить силы на полемику. А для полемики «Икона и топор» – повод благодатнейший, перо в руки и катай, если имеешь нечто дельное сказать о диалектике покорности и бунта.

Дубиноголовое запретительство нависало над нами. Меня контрастом поразили две выставки, устроенные одновременно, в 1970-х, и посвященные одному и тому же времени из прошлого – первые десятилетия 1800-х. Одну мы увидели в Библиотеке Британского музея, другую не могли не видеть – в Библиотеке им. В. И. Ленина. При входе с лондонской улицы в зал Британского музея ты попадал в ушедшую Англию: ни конфликтов, ни чувств – ничего из экспонированного на выставке нельзя было найти в современной английской жизни, разве что на портретах характерные национальные черты. Выставка же в Москве вызывала мысль: воз и ныне там! Ничего не изменилось: нелегальная печать, цензура, преследования, судят, сажают, словно ста пятидесяти лет и не проходило. В сознании каждого из вовлеченных в умственный труд по-прежнему гнездилось опасение: чего-то не разрешат, за что-то покритикуют и сделают оргвыводы. Кто внушал опасения? Однажды внедрившие очевидный бред.