Литература как жизнь. Том I

По-прежнему населяющие сквер бездомные толковали между собой, а я прислушивался. Некоторые из них, совсем как персонажи рассказа, выражали желание попасть в тюрьму, чтобы пожить за государственный счёт. Одеты некоторые из них были лучше меня: бездомные – не бедняки, тем жить приходится по средствам, у бездомных же внесоциальная жизнь, им перепадает и от сердобольных богатых. На многих я видел, пусть потрёпанные, но фирменные вещи, какие мне, учёному посланцу великой страны, были не по карману. Не попадалось среди них и голодных, гастрономические вкусы у них были весьма разборчивыми, как можно было понять из разговоров их между собой.

Обитателей сквера прибавилось в начале восьмидесятых годов, когда из психиатрических лечебниц, по указанию Президента Рейгана, выпустили умалишённых. Французский историк Бодрийяр, посетивший Америку как раз в то время, написал, что современная страна оставила у него впечатление средневековое: сумасшедшие бродят по улицам. Один, немытый, но шикарно одетый, с ярким галстуком, видным даже издалека, появлялся на сквере с какой-то символической регулярностью, однако побеседовать с ним, было невозможно: мой заочный знакомец, как и многие душевно больные бродяги, подобно Бартлби из повести Мелвилла, страдал autism’ом, жил в своём мире, словно за стеклянной стеной. Те же из них, с кем мне всё-таки удавалось поговорить или подслушать их разговоры, отличались бесстрашием перед жизнью: ниже не упадёшь. Они же были патриотами. Услышал я такой разговор. Один бездомный объясняет другому: «Вашингтон – столица Америки, а Нью-Йорк – столица мира». У американских бездомных представление птолемеевское: земля плоская, живут они в центре мироздания.

По дороге из большого букинистического магазина, в котором Тоби открыл мне счет, я шёл мимо сквера, а затем по 26-й улице мимо бывшей «Каледонии», служившей О. Генри его последним обиталищем. Гостиница стала жилым домом, но сохранилась нетронутой. Однажды иду – старая дверь снята и прислонена к стене. Дверь О. Генри! В Америке, если поставлено на обочину – твоё, а дверь – у стены дома. Ходил вокруг да около – никого. Но как потащишь тяжелый, большого размера створ?

На той же улице меня приветил хозяин кофейни, ему я советовал назвать свое заведение «Рядом с О. Генри». Хозяин по имени Ахмет заинтересовался, и я к нему время от времени заходил, он охотно слушал, что я мог ему рассказать, а он предлагал мне кофе и бублик. Думаю, загляну к Ахмету, быть может, согласится подержать дверь у себя, а я в следующий раз приду с ручной тележкой и увезу дверь. Тележку мы с женой приобрели, но выходить с тележкой в город мне запрещалось. Тележки – принадлежность гастрономов, бездомные растаскивают тележки и в них перевозят свой скарб. С тележкой я становился от бездомного неотличим, мне милостыню пытались подавать.

Зашел в знакомую кофейню, а за прилавком стоит никогда не виданный мной человек. Спрашиваю, где же Ахмет, слышу: «Я Ахмет». Из дальнейшего разговора понимаю, что имя одно, а пользуются им поочередно беспаспортные из мусульманских стран, но в перевалочном пункте нелегалов догадку высказывать опасно. Дал я тягу, думая про себя: «Чем не сюжет для О. Генри?». Сколько таких сюжетов! Нет талантов, чтобы превратить их в рассказы, подобные «Дорогам, которые мы выбираем». Рыночная экономика нам не дает забыть этот рассказ и даже побуждает цитировать в переводе Нины Дарузес: «Боливар не вынесет двоих» (Bolivar cannot carry double).

Возле Стейнбека

«Слышите ли Вы знакомые голоса?»

Элейн Стейнбек в письме.

Читая переписку писателей, я слышу их голоса, если выпала мне удача с ними увидеться. Съездив в Саг-Харбор и встретившись с Элейн Стейнбек, я рассказал ей, как я слышал выступление её супруга в Библиотеке Иностранной литературы, а позднее читал том его переписки, который она редактировала.

Вдова всемирно известного писателя и Лауреата Ноболевской премии внимательно слушала меня. Такой скромности в литературном мире я ещё не видел. «Ко мне иногда, оказывая честь, заходят писатели», – Элейн Стейнбек говорит. «Простите, – я ей говорю, – что вы говорите! Вам оказывают честь? Это они должны считать за честь прийти к вам». Элейн Стейнбек не улыбнулась и не нахмурилась. Она, действительно, думала, что ей оказывают честь. «Вы не против, если я вас сфотографирую возле рабочей беседки Джона?» – спросила просто, без претензий. «Меня?!» – «Да, если не возражаете».