Читаем Литература мятежного века полностью

Все это проходило на фоне разграбления страны и нагнетания апрелевцами русофобии. "Сидеть на их собраниях, - рассказывает Татьяна Глушкова, страшно: там беснующиеся, потерявшие облик человеческий люди, которые с пеной у рта произносят чудовищные слова ненависти к России и русским". Методы борьбы с инакомыслящими сии "борцы за демократию" избрали соответственно своим убеждениям: все, кто был неугоден апрелевцам, немедленно объявлялись фашистами - и прежде всего русский народ. Вот как это прозвучало в устах члена координационного совета "Апреля" Александра Рекемчука. "В стране, повторяю, в рамках плюрализма идей набирает силу откровенно фашистское движение". А когда в Центральном доме литераторов у одного то ли пьяного, то ли полугениального апрелевца - шут его знает (медицинская комиссия так и не вынесла окончательного определения) ненароком разбили очки, столичная демократически мыслящая творческая интеллигенция (сказывают, сексуальное меньшинство заняло выжидательную позицию!) подняла вселенский ор, объявив Москву чуть ли не повышенной зоной фашизации...

Но не прошло и нескольких месяцев и лопнул "Апрель", как мыльный пузырь, а его члены, как и следовало ожидать, подались в президентские структуры. Снова бес попугал - искушение оказалось сильнее благоразумия: некрофильское желание похоронить инакомыслящих по-прежнему толкает бывших апрелевцев на неблаговидные поступки. Судьба главного закоперщика "Апреля" Приставкина сложилась удачно. Ему пожаловали хлебное место в структурах власти - этот человек, полный вражьей ненависти к русскому народу, возглавляет президентскую комиссию по реабилитации жертв сталинизма. А кто были жертвами-то? Да опять же русские, которых он считает врагами своими... Но часто ему снятся сны о триумфе, почестях и славе великого писателя и он, дрожа от нетерпения, снова и снова перечитывает интервью в латвийской газете "Советская молодежь" от 27 марта 1989 года. Тогда он сетовал на тяжелое бремя известности, обрушившейся на него после публикации серенькой повести "Ночевала тучка золотая". "Настоящая слава у Хемингуэя, Маркеса, Пастернака. У меня же - так себе, популярность, - говорил он, чувствуя, как душа его ликует и поет. - Шум вокруг повести стал для меня серьезной помехой - появилась масса незапланированных отвлечений. Ей-богу, сегодня происходит настоящее покушение на мою свободу, совершается определенное общественное насилие: писатель начинает принадлежать всем, кроме самого себя. О литературе речь уже не идет". Скромно и со вкусом. О, жестокая и неумолимая популярность - пожирателъница времени у жаждущих лаврового венца!

Таковы "герои" и такова общественно-политическая обстановка восьмидесятых-девяностых, в которой окончательно раскрылся истинный облик литераторов, впоследствии охотно поддерживающих все разрушительные и расстрельные действия правящего режима. Нередко впадающий в раж Евг. Евтушенко вскричал, словно прищемили дверью его писательское членство: "Пусть мы продажные, пусть мы оплеванные, все равно мы - легендарные". Браво! Хотя, если хорошенько поразмыслить да отринуть политические и прочие амбиции, - все они достойнейшие люди, сплошь неподкупные правдолюбцы, и не без образования: кто обладает дипломом Литинститута, кто еще какой-нибудь справкой, а один даже прослыл отменным гинекологом в стольном граде Киеве и покушался на пальму первенства в кругу знаменитейших бардов, правда, на гитаре не играл. Теперь - увы! - Виталий Коротич далече - практикует в американских штатах, а по ночам звонит в Москву и разговаривает со своей любимой собакой... А кто еще помнит этого прилизанного, с шулерскими ухватками борзописца? Великая смута породила бесчисленное множество моральных и духовных уродцев.

В принципе суть дела не сводится лишь к злокозненным импульсам этих и им подобных воителей за "демократию и общечеловеческие ценности", как они любят выражаться. Речь идет о социальной природе столь печального явления, о заторможенном сознании литературной среды.

Глава вторая

Лабиринт иллюзий

I

Однообразно-зоопарковый пейзаж "демократически мыслящих" сочинителей оживляет комическая в своих претензиях скандально известная фигура Солженицына, или, как уверяет Валентин Распутин, "избранника российского неба и российской земли (...), чьи предостережения и предсказания тридцати-двадцатилетней давности полностью сбылись".

Перейти на страницу:

Похожие книги

История языкознания
История языкознания

Данное учебное пособие представляет собой первую книгу в задуманной серии учебников по истории, теории и методологии языкознания. Здесь даны очерки, посвящённые истории формирования и развития самобытной лингвистической мысли в государствах Востока и в странах Западного мира, где лингвистическая традиция сложилась на основе греко-римских идей по философии языка и грамматике. Читатель обратит внимание на то, что становление и развитие языкознания в восточных и западных культурных ареалах шло во многом своими путями, отражая особенности как своих языков, так и своих культур, и что лишь в последние один—два века наблюдается переориентация ряда восточных школ на европейские (в самое последнее время с акцентом на американские) принципы описания языка. Вместе с тем он заметит и много общего в истории нашей науки в разных культурных ареалах, диктуемого внутренней логикой самого языкознания.Книга предназначена для студентов — лингвистов и филологов, работающих над языковедческой учебной и научной литературой, готовящихся к семинарским занятиям, пишущих рефераты по общему языкознанию, а также общетеоретические разделы курсовых и дипломных сочинений по языку специальности, готовящихся к экзамену по данной дисциплине.Вместе с тем она может служить подспорьем для соискателей, собирающихся поступать в аспирантуру по лингвистическим специальностям, и для аспирантов, готовящихся сдавать кандидатский экзамен по общему языкознанию; пособием для преподавателей-языковедов, работающих над повышением своей квалификации; источником информации для лиц, интересующихся чисто в познавательных целях проблемами теоретического языкознания и его истории в контексте истории мировой культуры.

Иван Павлович Сусов

Искусство и Дизайн / Языкознание, иностранные языки / Прочее