Пообещала – сделала: к утру сплела кресло – удобное-преудобное. Глянешь на него – сразу хочется сесть, «Приму» закурить и вспомнить дочку-мастерицу…
Подарила она кресло отцу с наказом:
– Смотри, никому другим в нём сидеть не давай, да гляди, чтоб не сломали его и не девали никуда до моего приезда – иначе беда!
С тем и уехала.
С тех пор Фёдор каждый вечер стал сидеть в этом кресле, курить «Приму» и дочку вспоминать.
А по утрам наказывал жене и дочкам:
– Кресло моё не трогайте и не садитесь в него!
– Бог с тобой, – отвечала ему Авдотья, – да моя задница в такое кресло ни в жисть не влезет!
– Больно надо, – отвечали сонные дочки. – Нужно нам это уродство, как же! У нас диванчик есть и две софы мягкие! И вообще, папенька, ты обещал нам тарелку для Интернета!
– Обещал – куплю, – отзывался Фёдор хмуро. – А креслице не трогайте.
– Не тронем, не тронем!Между тем Катюха добралась до большого города и стала спрашивать людей добрых, где тут на СПИД проверяют. Но вот ведь беда какая: от таких вопросов добрые люди вдруг сразу переставали быть добрыми и гнали её от себя плохими словами.
Решила она тогда сама искать, без расспросов лишних.
…А пока те поиски длятся – надо где-то жить и что-то есть. Нашла она бабушку, лицом подобрее и спросила у неё:
– Пожить возьмете ли?
– Отчего не взять, возьму, – отвечает та. – Деньги-то есть у тебя?
– Есть, – отвечает. – Немного, правда… Но я ещё заработаю!
– Ну… Тогда живи.
Бабушку эту звали Полина Егоровна, и оказалась она и впрямь доброй, только странной немного: в ванной у неё росли помидоры, а в квартире жили двадцать кошек и бульдог. Катюху это ничуть не испугало: в деревне она всегда с животными ладила. Бульдогов, правда, раньше не видала никогда, ну да ничего – подружилась.
Про СПИД она решила бабке ничего не рассказывать (как бы и та не перестала доброй быть!) и решила для начала в городе освоиться и узнать, как здесь деньги добывают на пропитание.
Оказалось, деньги здесь добывают по-разному: кто-то ходит в большие конторы и сидит там целый день, уставясь в компьютеры, другие дома строят, третьи улицы бумажками цветными украшают, четвёртые эти бумажки подметают… А есть ещё и такие, что на этих улицах стоят и собой торгуют для тех, кто мимо в машинах ездит. «Как моя мама, наверно», – подумала она.
На работу, где компьютеры, её никто не брал: «Мала, говорят, ещё, тебе учиться надо!». Оставалось или украшать улицы бумажками, или подметать их, или торговать собой. Торговать собой она постеснялась (кто её, косенькую, возьмёт?), разбрасывать бумажки тоже не захотела – она всегда любила чистоту, а потому пошла подметать. И хорошо это у неё вышло: метёт себе, с другими подметальщицами перемигивается, да песни поёт патриотические, которым батька научил…