– Побоялись написать, как было! – рассказывал он весело, скаля почерневшие от пыли идущих впереди машин зубы. – На самом деле я пошел брать интервью про Афган у американского посла. Знал, что нигде не напечатают, а поговорить хотел. «ГБшники» меня и взяли тёпленьким… Чего побоялись? Как чего?!! Я ж пленку-то успел скинуть! Заявил: арестуете – прокрутят по «Голосу Америки», вот они и пошли на попятный. Решили лучше меня в армейку сдать, на всякий случай. Ирония судьбы: попал в воины-интернационалисты. Не доглядели они чего-то: вернусь – роман буду писать. «Бестселлер», как говорят американцы.
Мишка болтунов не уважал. Сам молчаливый, он и в других ценил немногословность, но Сеньку было интересно послушать: коренной москвич, вчерашний студент МГУ, он был словно из другого мира – мира непонятного, но увлекательного. Прожив до восемнадцати лет в маленьком горном ауле, Мишка полюбил и горы, и простой уклад жизни, но по цивилизации отчаянно скучал. Мечтал служить в столице, а попал снова в горы, но в чужие, враждебные. В Афганистан.
Сенька для него (хоть Мишка виду и не показывал) оказался как глоток свежего воздуха: никто кроме него не посмел бы ни ГБ критиковать, ни высказывать приязнь к врагам-американцам, ни уж тем более мечтать о написании романа об этом непонятном Афгане.
Мишка решил про себя, что они с Сенькой обязательно подружатся. Но это потом, а пока всё пылили перед ними «КамАЗы» по дороге, и он всё представлял себе: они найдут водки или хотя бы спирта (а может, даже лучше, если спирта) и тогда у него, у Мишки, исчезнет вся его сдержанность, воспитанная горами, и он признается Сеньке, что тоже хочет писать, что мечтает пожить в большом городе, что хочет путешествовать и рассказывать об этом другим людям… Потом…
Рация, рассеянно бормотавшая: «Я восьмой. Ленточка идет по графику, все норм…», вдруг совсем не по-уставному закричала: «А-аааа!».
Крик этот, искажённый передатчиком, тут же был перекрыт грохотом: где-то впереди рванула цистерна с горючкой и повалил чёрный дым.
Мишка, врубив первую передачу, медленно пополз в объезд остановившейся из-за взрыва колонны.
Из рации донёсся другой, спокойный голос: «Даю координаты работающего гранатомета для артиллерии». И тут он ощутил удар в корпус машины.
…Очнулся почему-то на земле. С сомнением осмотрел себя. Вроде ничего: руки-ноги на месте, поживем ещё!
Рядом крутился белобрысый солдатик. Посмотрел на оглушённого Мишку, спросил:
– Живой?
– Вроде. А Сенька где?
– Кто? Минин что ли?
– Вроде Минин, да.
– Ноги ему оторвало. Обе сразу. Но вроде жив ещё. Санитары утащили.
До Кандагара Арсений Минин не дотянул. Через несколько дней «ушёл» домой – «грузом двести».
3
«На Военно-Грузинской дороге со времён Грибоедова мало что изменилось: по-прежнему снежные лавины, по-прежнему стреляют на перевалах…».
«Нужно ещё как-то Лермонтова обыграть», – подумал Михаил.
Своего тёзку, тоже Михаила Юрьевича, он любил, но строчки в голову лезли пушкинские: «На холмах Грузии лежит ночная мгла»…