Литература родного края

Старики говорят: оттого, мол, это место Селябой прозвали, Челябой по-нашему. А кто и по-другому толкует — сказки ведь всяк по-своему сказывает.

Вопросы и задания:

1. Опиши братьев. Какие они: добрые, злые, щедрые, жадные, завистливые?

2. Как легенда объясняет происхождение слова «Челябинск»?

Сергей Черепанов

(1908-1993)

ГОРНОВУХИНА КРЕСТНИЦА

Прежде в семействе Филатовых не бывало умельца, который мог бы своим мастерством людей удивить.

Кузенка была у них старая. Ещё прадед Захар её ставил. На угорке у озера вырыл яму, плетнём огородил, дерновой крышей накрыл — вот и всё заведенье.

Наторели они коней ковать, сабаны[14] и бороны чинить, ну и в междуделье занимались разными поделушками для домашнего обихода, без коих печь не истопить, щей не сварить, дров не нарубить.

От ночи до ночи, бывало, по наковальне молотами стучат, в дыму, в гари возле горна, но придёт светлый праздник — у них нет ничего: ни на себя надеть, ни на стол подать.

А у брательников жёны, как сговорились, начали только девок рожать.

Антоха, старшой-то брат, с досады свою бабу даже поколотил. Она в рёв: «Ой, да то ли я виновата!» Погоревал он — бабу-то жалко, но и без наследника худо. Отдал кузню меньшому брату Макару, сам к мельнику нанялся в работники.

Остался Макар один. Сам горно разжигал, сам железо калил, сам молотом бил. На ходу ел, одним глазом спал, белого свету не видел.

Родовое ремесло, однако, не бросил.

В скором времени Агафья опять ему девчонку родила, третью по счёту.

— Ладно уж! — согласился он.— Пусть растёт. Девка не парень, отцу не помощница, но, может, и она хлеб-соль оправдает.

Ремесло давало мало доходу, зато деревня не могла без кузнеца обойтись. Перед каждой вешной[15] мужики обступали: «Уж ты, Макарушко, помоги-пособи, надобно ведь пахать-боронить, хлебушко сеять!» У одного сабан затупился, у другого прицеп развалился, у третьего ободья с колёс телеги слетают. Работёшка мелочная, кропотливая, но ведь и её приходилось делать по совести, с пониманием чужой нужды.

В ту вешну, когда родилась девчонка, набралось такой работы невпроворот. Не удавалось к озеру выйти и там раздышаться. Только одна услада была у Макара — в бане попариться, отмыться от копоти, всласть квасу напиться да без заботы на полатях поспать.

А один раз сосед Аникей упросил в субботу тележонку ему починить. Вот и проканителился с ней Макар до полуночи. Кончил дело, присел на чурбак, достал кисет с табаком, протянул руку к горну от уголька прикурить, а в горне-то огонь сам собой пыхнул до потолка. Но это ещё не диво, а то диво, что посередь огня босая женщина стоит — не горит, от огня не отмахивается, будто не чует калёных углей.

Поначалу Макар подумал, вот-де, как ухлестался, аж блазнит![16] И сам себе не поверил бы, мало ли чего в эту пору может привидеться, кабы давнее поверье не всплыло в уме.

Подошёл поближе к горну, вгляделся: это же сама Горновуха.

Ещё в молодости наслышан он был от отца про неё. Горновуха нарочито приставлена батюшкой Уралом к кузнечному ремеслу. Велено ей славным мастерам потакать, нерадивых наказывать, чтобы худой славы про наш край они не чинили.

Испугался Макар. Неужто, мол, он согрешил, где-то совестью попустился и тем прогневил Горновуху?

Поклонился в пояс:

— Прости, матушка! За прибытком не гонюсь, ковать не ленюсь, делаю, на сколь уменья хватает. Да и без помощника роблю.

— Всё знаю, Макар, — промолвила Горновуха. — И не хаю тебя. А хочу я твою новорождённую дочку в крестницы взять. Чеканой её назови. И вот ей от меня подаренье.

Оставила ему в руке колечко-перстенёк, сама вмиг исчезла.

Хотел Макар рассмотреть, каков перстенёк, дорог ли он, да дрёма одолела и сон сморил.

Вроде бы и поспал-то немного, а когда поднялся от наковальни, уже рассвело. На свету оглядел Макар перстенёк — ни золотинки, ни серебринки, весь из железа. Только по всему ободку выбита надпись: «Наденешь — не снимешь, потеряешь — никогда не найдёшь!»

Что к чему — мудрёно! Не к мастерству ли наказ? Ведь коль пристанешь к ремеслу, то на весь свой век, а коль отстанешь, уменье утратишь и к мастерству охладеешь, так тоже прощай навсегда!

Окольцевали девчонку и, как велено было, Чеканой назвали. Агафья сначала заохала, имечко-де не деревенское, люди на смех подымут, а потом уступила.

Полюбилась Макару младшенькая пуще других дочерей. Те двое, Парунька и Дунька, постоянно возле материного подола, ей помощницы и послушницы, а Чекана с малых лет к отцу прилепилась. Прибежит, бывало, сядет у наковальни, с поковок глазёнки не сводит: одно ей покажи, про другое расскажи, третье дай руками потрогать.

Годам к семнадцати взросла она бойкой, проворной и востроглазой. Нередко становил её Макар к наковальне. Чуял, находится в ней большая способность. На иную поковку надо бы семь потов пролить, раз десять её в горне подержать, а Чекана примерится глазом, найдёт верное место и в два-три приёма сготовит.

Много женихов сваталось, она каждому напрочь отказывала.

Макар её не неволил. Паруньку и Дуньку замуж выдал, а о Чекане Агафье сказал: