Дядя Саша медленно подошёл к грязновато-серому несуразному голубёнку, взял его на ладонь, погладил дрожащую спину птицы и тихо сказал:
— Спасибо, Кирюха...
1. Почему дядя Саша попросил подарить ему именно Кирюху?
2. Как ты думаешь, за что в конце рассказа дядя Саша благодарит голубя?
Сергей Черепанов
Парень этот с малолетства в ремках не ходил и обноски не нашивал, ни к одному делу рук не прикладывал. Было у него одно на уме — перед людьми пофорсить, а чего ни наденет, всё казалось ему не в лад, всё невпопад, хоть того одёжа наряднее.
Мать с отцом сами недоедали-недопивали, но его поважали всяко, лишь бы не куксился, не попрекал их.
— Якунюшка, чадунюшка наш!
Отец по найму на водяной мельнице робил. Водянушка не велика, на два постова, да мельник был скуп: других работников не держал, всё на одного Ивана Пантелеича взвалил: зерно из амбара таскать и в бункера на помол засыпать, жернова ковать, муку из ларей выгребать, водяное колесо запускать и вдобавок на дворе со скотом управляться. Тот ел на ходу и пил на ходу. Несёт, бывало, мешок с зерном на загорбке, а Устинья, жена-то, уж наготове, ждёт его на пути. Как он с ней поравняется, рот раскроет, она сунет туда крутое яичко, то хлеба кусок, то даст квасу глоток.
У Якуни ни разу в носу не свербило, что родители этак изводятся. Удочку на плечо — и айда-пошёл на рыбалку. Цельный день на берегу реки проваландается, пескаришек для кошки наловит, а вечером картуз набекрень, гарусным пояском подпояшется, сапоги дёгтем смажет и — на гулянку: улица, расступись, встречные, отойдите в сторонку — Якуня идёт!..
Девки на него немало заглядывались: парень справный на вид, чубатый, глазастый и на язык востёр.
Привечали его, навеличивали:
— Яков Иваныч, милости просим, кадриль станцевать...
Другим парням это было досадно, так они и прозвали его Якуней-Ваней, будто он недоумок.
Про него же и частушку-повертушку сложили:
Всего-то один-разъединственный раз попросил его Иван Пантелеич:
— Якунюшка, пособи-ко мне перетаскать мешки с зерном из амбара на мельницу. Чего-то у меня поясницу ломит, должно, надсадился.
Тот и наработал ему: один мешок в пруд уронил, из другого мешка всё зерно на землю просыпал.
Устинья прибежала, поохала и сама принялась мужику помогать.
Огорчился тогда Иван Пантелеич, малость на него поругался, а вскоре, лишь бы сына удобрить, годовалую телушку продал и для него гармонь-тальянку купил.
Попиликал на ней Якуня, но терпенья не хватило — голимая маята! Поставил гармонь в чулан и больше в руки не брал.
Соседские бабы не раз Устинье пеняли:
— Не кормилец он у вас, не поилец! Уж на голову выше отца и усы отрастил, а даже палки не переломил.
— Пусть нагуляется досыта! — находилась ответить Устинья. — Нам в жизни вольности не досталось, всё нужда и нужда, а ему того не хотим.
И мельнику подле пруда Якуня глаза намозолил. Подошёл тот к нему улов посмотреть, увидел в ведёрке трёх пескаришек, поусмехался и начал выспрашивать:
— Отчего рыба не ловится?
— Поди-ко, я знаю, — молвил Якуня.
— Может, место не гоже?
— Откудова мне знать?
— Да ты умеешь ли что-нибудь делать?
— В платок умею сморкаться!
— И всё?
— Больше ни в чём не нуждаюсь!
— Значит, только в пруду воду мутишь да небо коптишь, — осердился мельник. — Живо ступай отсюда, не маячь тут, не то удочку отберу!
Согнал его с привычного места, а найти новое, где бы рыбёшка клевала и комары не кусались, опять у Якуни не хватило терпенья. Забросил он удочку на сеновал и попусту начал слоняться: в огороде у огуречной гряды посидит, за воротами двора на скамейке позевает от скуки, то на крышу сарайки взберётся и там полежит, то вдоль улицы прогуляется, еле-еле день скоротает. Даже на безделье у него терпежу не нашлось.
И надумал он в поле ветер поймать. В то лето ветренно было, берёзы гнуло, зрелые хлеба стали полеглыми, на покосах стога сена размётывало, деревенские мужики уж всяко испроклинали экую непогоду. От того и накатила на Якуню блажь: уж какое-никакое занятие, но будет чем время занять!
Взял он порожний мешок, нашёл в поле большую елань подальше от леса и тут, на просторе, поставил мешок на распялку.
А ветер Сиверко ещё с утра бушевал: в березняке наломал сухостою, с полевой избушки крышу сорвал и свистел по-разбойничьи.
Порожний мешок, как пузырь, сразу вздуло. Кинулся Якуня его устье верёвочкой завязать, чтобы из ловушки ветер не выпустить, а тот через мешковину утёк.
Всяко исхитрялся Якуня, но ветер в мешок не ловился. Иной бы этак-то потешил себя и перестал гоняться за ним, но у Якуни вдруг самомнение взыграло. Встал он супроть Сиверка, кулаком погрозил и похвастался:
— Я не я, коль не одолею тебя!