Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие

Во второй книге, сюжет которой внешне организуется годами учебы Алеши в гимназии, раскрывается процесс пробуждения национального самосознания героя. В романе дан русский образ мира (деревенский быт, крестьянский труд, национальный характер – безудержный и в «веселии», и в радении, и в самосжигании, и в творчестве). В большинстве автобиографических произведений русской литературы представлено «природное открытие мира» (С. Аксаков) маленьким героем. Эти «природные влияния» оказывают неизгладимое по силе воздействия впечатление на ребенка и у Л.Н. Толстого, и у С.Т. Аксакова, и у И.А. Бунина.

Тема России занимает центральное место в прозе русского зарубежья первой волны («Богомолье» и «Лето Господне» И.С. Шмелева, «Детство Никиты» А.Н. Толстого, «Времена» М.А. Осоргина, «Другие берега» В.В. Набокова). И. Ильин, пожалуй, первым обратил внимание на то, что тема «священных корней» объединяла эмиграцию первой волны. Ее автобиографическую прозу отличает напряженный интерес к русской национальной культуре, истории, любовь к России и страстное желание сохранить или продлить хотя бы в слове ее духовную самобытность. Не случайно у И.С. Шмелева и М.А. Осоргина «утраченное чудо» предстает сказочным миром, в котором события, люди, дом, еда, мечты и желания – при всей своей реальности – ирреальны, таят в себе «загадочно-болезненное блаженство».

В третьей книге романа, запечатлевшей интенсивное духовное развитие Алеши, пробуждение в нем творческой личности, в большей мере представлена позиция самого героя, выражающаяся с предельной искренностью и закрепленная в исповедальной повествовательной манере. Четвертая книга о «последних батуринских днях» воспроизводит вступление героя во взрослую самостоятельную жизнь, сопровождающуюся переездами Алеши с места на место, поисками заработка. Главным событием юности Алексея становится его любовь к Лике. Пятая, заключительная книга «Жизни Арсеньева», печатавшаяся отдельно под собственным названием «Лика», занимает особое место в романе.

Рассматривая пятую книгу как органичную часть романа, отличающегося сюжетно-композиционным единством, следует признать, что сюжетное действие (при событийной ослабленности в предыдущих четырех книгах) здесь достигает предельной концентрации, духовная жизнь героя – максимального напряжения, его любовные переживания и творческая одержимость – наивысшей точки. Пятую книгу отличает и композиционная насыщенность: по объему эта книга самая большая, она состоит из 31 главы, многие из которых предельно лаконичны, а их динамичное чередование придает особую напряженность повествованию. 31-я же глава отрывочна по содержанию, заключенному в трех фрагментах: сообщение о смерти Лики; сведения о сохранившемся подарке Лики – тетради в коричневом сафьяне (время в отрывке не прошлое, а настоящее – время повествования) и сон, в котором взрослому повествователю привиделась Лика.

Уникальность последней части романа заключается в настолько глубоком «погружении» автора в прошлое, что «законы памяти», организующие повествование в первых книгах произведения, перестают действовать, и это прошлое в преображенном виде предстает как новая реальность, в которой пережитая Буниным в молодости любовь к Варваре Пащенко переосмысливается и «довоплощается», частное преобразуется в общее, Лика предстает как символ женственности, как вечный образ утраченной Возлюбленной.

Ослабленная событийность в романе «Жизнь Арсеньева» объясняется множеством различных «вкраплений». Это природные описания, философские размышления, лирические отступления, реминисценции и пространные цитаты из Библии, произведений художественной литературы и других источников. Фактографичность отступает на второй план, однако, подчиненная «возрастной» сюжетной линии героя, пунктирно она также определяет ход повествования. Многие из этих фактов даны через восприятие Алеши Арсеньева. Аналитическое свойство мышления автора проявляется как в композиции (внутренняя завершенность и продуманность каждой главы-фрагмента; их соподчиненность друг другу и в то же время «неповторяемость» каждого фрагмента, что само по себе способствует динамичности повествования), так и в социальном пласте повествования, связанном с русской поместной жизнью конца XIX в., с обнищанием и разрушением этой жизни.