Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

В то время как в литературных кругах Петербурга все больше укрепляется мода на эпические поэмы, Гоголь, помещая действие своих написанных по-русски повестей в украинскую провинцию и используя в эпиграфах цитаты из написанных по-украински произведений своего отца и Котляревского, обозначает тем самым свою связь с иной культурной традицией[112]. Котляревский своей травестийной поэмой высмеивал запоздалые попытки создания русского эпоса, предпринимавшиеся в XVIII веке[113]. Согласно Бахтину, эпос, предметом которого является прошлое, разрушается при столкновении с комическим и живым настоящим: «Смех разрушил эпическую дистанцию; он стал свободно и фамильярно исследовать человека: выворачивать его наизнанку, разоблачать несоответствие между внешностью и нутром, между возможностью и ее реализацией» [Бахтин 1986: 422–423]. Находящиеся где-то на украинской периферии фольклорные Сорочинцы и соседние с ними села представляют собой своего рода противовес имперской столице[114]. Украина с ее претензией на историческое первородство, подкрепленной якобы сохранившейся в первозданном виде фольклорной традицией, предстает в виде подлинного славянского «центра», противопоставленного обращенному в сторону Запада Петербургу. В этой парадигме отношений между Великороссией и Украиной Сорочинская ярмарка выступает альтернативной столицей украинских провинций.

Сорочинцы и местность вокруг них могут быть реальными географическими объектами, но как коммерческий пейзаж они лишены какой-либо четкой структуры. Параска ходит с отцом «около возов с мукою и пшеницею», но «ей бы хотелось туда, где под полотняными ятками нарядно развешаны красные ленты, серьги, оловянные, медные кресты и дукаты» [Гоголь 1937–1952, 1:116]. В обеих частях ярмарки находятся чрезвычайно ненадежные товары, которые легко спрятать и унести. Гоголевский рынок текуч и непостоянен благодаря вещам, которые на нем продаются. Хотя мука на одном конце ярмарки кардинально отличается от лент и украшений в другой ее части, все это предметы, вызывающие желание их потрогать, переложить, перелить, пересыпать. Скот перемещается в пространстве, но и множество неодушевленных предметов у Гоголя тоже (вспомните горы расписанных горшков, которые въезжают в Сорочинцы в начале повести). Ленты – это метонимическое изображение праздничной атмосферы ярмарки и женских желаний. В «Ночи перед Рождеством» Гоголь изображает женщин, которые пришли в церковь, нацепив на себя весь ассортимент рыночной лавки и таким образом проявляя свою страсть к материальным благам даже во время службы, когда все их помыслы должны быть о душе: «Девчата, у которых на головах намотана была целая лавка лент, а на шее монист, крестов и дукатов, старались пробраться еще ближе к иконостасу» [Гоголь 1937–1952,1:240]. Такое смешение крестов, монет, частей тела и икон подчеркивает не только изменчивость рынка, но и инфернальную сущность этого места.

Украшения и одежда гоголевских героев являются частью коммерческого пейзажа, который благодаря этому становится еще более переменчивым. Интерес Гоголя к лентам возник во многом благодаря его знакомству с работами украинских этнографов, таких как Я. М. Маркович и А. Ф. Шафонский, который писал, что девушки «в праздники повязывают поверх кос разные ленты… ленты от самой головы до ног висят. Знатные прежде сего золотыми и серебряными сетками и позументами косы обвивали и до ног развешивали» [Шафонский 1851: 34][115]. Костюмы и предметы, фигурирующие в «Сорочинской ярмарке», создают передвижной пейзаж, который в менее явной форме появится впоследствии и в других произведениях Гоголя. Так, вездесущие ленты, разбросанные по всему творчеству Гоголя, в какой-то момент вплетутся в «радужных цветов косынку» Чичикова [Гоголь 1937–1952,6:9].

Из Сорочинцев на Невский проспект

Гоголевские ярмарки, как и его персонажи, обладают способностью путешествовать на далекие расстояния. Вспомните полет Вакулы верхом на черте в Петербург за черевичками государыни в «Ночи перед Рождеством», Янкеля из «Тараса Бульбы» с его вечно возрождающейся лавкой и Чичикова, разъезжающего в своей бричке в поисках мертвых душ. Подобно тому как на Сорочинскую ярмарку контрабандой проносятся потусторонние предметы вроде чертовой свитки, украинские товары из сорочинских лавок также проникают на рынки российской столицы. Такой рынок обнаруживается даже в сердце Санкт-Петербурга, центра высокой культуры[116]. Утренние посетители Невского проспекта вполне уместно смотрелись бы на украинской ярмарке, да и предметы, возникающие в этом описании, тоже похожи на вещи из украинских повестей Гоголя: