Литературная Газета 6252 ( № 48 2009)

У меня нет возможности коснуться каждой работы Тителя. Я попытаюсь выделить в них нечто общее и сосредоточиться на этом. Подберу камень, брошенный в огород Александра Борисовича, и положу за пазуху. Ближе к сердцу. Ведь этот камень был нацелен в самое существо театральности: поиск жизни там, где в наличии есть лишь мёртвые схемы сюжета.

В отличие от Ницше я не переоцениваю собственно музыкальную составляющую оперной сцены. Будь она самодовлеющей, ей не понадобились бы подпорки в виде героев, и ещё меньше нуждалась бы она в визуализации – как происходит это с симфоническими произведениями. Да, опера рождается из звуков, но оформляет её сцена.

Когда говорят, что театр Тителя чересчур условен, то говорят, как правило, об этом те же люди, что ругают режиссёра за излишний натурализм. Вот и разберись, что им не по нраву!

Опера вненатуральна по своему смыслу. Когда меня спрашивают, а по какому праву Титель поместил действие «Так поступают все женщины» в какой-то Индокитай, я задаю встречный вопрос: а по какому праву Моцарт заставил петь блудливых жён и обманутых мужей? В жизни вряд ли запоёшь от такого сюжета! Не то в театре, и Титель это понимает. Потому-то все его анахронизмы, вся буффонада, присутствующая, например, в «Гамлете» Кобекина, не спонтанны, но предельно логичны. В его спектаклях тело оперы-первоисточника разрывается на куски, но чудесным образом возникает новое. Его музами выступают менады, вечно раздирающие Диониса на части, но и вечно выкармливающие новорождённого бога грудью. Искусство Тителя не нацелено на визионерские экстазы аполлонического полусна – оно воздействует прямо, будучи оргиастичным по своей природе. Его постановки захватывают, им веришь безоговорочно, и только анализ post factum обнаруживает уместность каждой детали в его высказывании.

Однажды я писал о «Травиате» Тителя. Я умышленно не коснулся того, что вызывает наибольший протест у «ревнителей древлего благочестия». Разумею стриптиз третьего акта. Пришло время поговорить о неприличном. Ибо этот фрагмент – та капля, в которой весь океан.

Что предлагает нам традиционное прочтение сцены в борделе? Балетную вставку с испанскими танцами на тему корриды. Но позвольте, Титель корриду не тронул! Да, мы видим совершенно честную профессиональную стрип-группу, которая делает то, что умеет. То есть обнажается. Но бильярдные кии в руках самцов слишком явно отсылают к бандерильям, а движения танцовщиков слишком точно повторяют порой завершающий удар шпагой матадора. Здесь важна даже не столько отсылка к крито-минойским играм с быком, играм дионисийским, сколько сама проникающая сущность удара, мужского, вторгающегося в женский мир будуаров.

Безусловно, данная сцена порнографична, но её визуализация такова, что уже не частный случай посещения публичного дома, но вся порноиндустрия в целом оказывается означаемым для решённого с изящным риском означающего.

Серьёзное обобщение.

А ведь кто-то говорит о бесстыдном реализме, клеймит обнажённые груди стрип-гёрлз, подозревает, что ещё чуть-чуть движения в данном направлении – и… страшно представить!

Успокойтесь, скажу я на это. Ничего естественного – сплошной силикон.

Подозреваю, что Титель не мог не заметить этот факт.

Режиссёр менее всего дидактичен – его задача хоть волоком протащить зрителя через бамбуковые заросли первобытной красоты мира, но сделать это так, чтобы насилию вернулся статус имманентности миру («Так поступают все женщины»), чтобы оно стало почти незаметным, чтобы после тяжкой борьбы с расслабленностью наблюдатель и наблюдаемое слились в единое целое. Вселенная Тителя если и аполлонична, то только в смысле неизбежного следования закону необходимости безжалостной Ананке. Закону бесконечных смертей и возрождений. Закону обусловленности каждого фрагмента в картине универсума.

Во внешних проявлениях творчества Тителю не свойственна прямолинейная ритмичность щипковых инструментов – лира Аполлона надёжно спрятана, но не зачехлена. Его стихия – непрерывное звучание свирели Диониса. Спектакли Тителя народны, но кто сказал, что популярность – грех? Популярен и Моцарт. «Красивое легко, всё божественное ходит нежными стопами» – это первое положение эстетики Ницше превращается в основное у Тителя. Режиссёр захватывает, он кружит публику в буйном танце, он что-то нашёптывает ей, и мы не замечаем, как на наших глазах рождается новый мир, гармоничный, прекрасный, совершенный.

Женские стихии, сопутствующие Дионису, укрощаются. Железною рукою божественный гинеколог проводит кесарево сечение – и извлекает из кожаного мешка младенца. И здесь Александр Борисович работает точно и тщательно.

Безусловно, Титель – интеллектуал. Но слушая музыку, он становится интуитивистом. Его самые смелые решения не противоречат композитору. Он бывает почти традиционным, когда берётся за работу, и без него исполненную дионисийским духом. Так произошло с «Кармен» Бизе – и посмотрите, какую сдержанность проявляет режиссёр!