Литературная Газета 6258 ( № 54 2010)

Многие ли из нас догадываются, что Барон Суббота может вовсе не жить на Гаити, а преспокойно учиться в РУДН? Избранные.

А многие ли отдают себе отчёт в том, что Барон Суббота не всесилен? Просветлённые.

Тот, кто знает первое, уже понял мир. Открывший для себя второе – преодолел его.

В общем-то, ровно об этом, если в двух словах, «История Кая и Герды» Сергея Баневича, написанная по мотивам «Снежной королевы». Не только, кстати, Андерсена, но и Шварца, хотя последний выступает, скорее, на декоративном уровне, нежели на смыслообразующем. От советского драматурга остаётся то, что делает серьёзную и грустную сказку датского поэта привлекательной для детей; либретто Татьяны Калининой в каждой своей букве относится бережно к глубинам первоисточника; постановочная группа усиливает лучшие черты как литературы, так и драматургии, лежащей в основе музыкального представления.

Вспомним «Снежную королеву».

Мальчик Кай, подкидыш, получает редкую способность видеть мир без прикрас. Но, не выдержав обжигающего сияния льда, предпочитает немощь человечества могуществу, но и одиночеству героя. Спасает его от снежного совершенства девочка.

Что тут важно? Да всё. И то, что Кай – подкидыш и его окружают женщины, поочерёдно играющие роль матери. И то, что женская природа изначальной, «ползающей», вселенной побеждает мужские порывы к полёту. И то, что мальчик чудом преодолевает гендерные противоречия мироздания, соединяя их в гармонии и совершенстве быта. Да, я не оговорился: именно быта.

Посмотрим, с чего начинается «История».

Художник спектакля Игорь Борисович Гриневич показывает нам ряд картин, плавно перетекающих друг в друга. Это Брейгель и Босх – духовидцы, а вовсе не беспочвенные фантазёры. Их мир – реальность не только мудрого Средневековья – изрядно поглупевшее Новое время не освобождается от мистического присутствия своим невежеством. Важно, что Гриневич разбивает зеркало именно этого мира, именно осколок Брейгеля–Босха попадает в глаз Каю. Кусочек истины.

Далее два вопроса: кто это сделал и как себя поведёт избранный?

Понятно, набезобразничали тролли. Но как решил их художник? О, они на сцене Новосибирской оперы – парное воплощение «безумного профессора». Чудаки, играющие в свои игры. Просветители? Ничуть – именно хихикающие сумасшедшие с непонятной логикой, персонажи не Евгения Шварца, но – скорее – Фридриха Дюрренматта.

Какова реакция Кая? Он перестаёт видеть хорошее. А ведь режиссёр спектакля Алексей Степанюк даёт понять, что вокруг есть на что посмотреть.

Взгляните – будто говорит он вместе с балетмейстером Татьяной Капустиной – рядом с нами прекрасные физкультурницы: они молоды, здоровы, бесконечно красивы. Не стоит забывать о них – они дарованы нам небом, лучше считать так, чем видеть в нечеловечески совершенных девушках маскирующихся хтонических чудовищ. В конце концов, инвертируя Уайльда, уродство в глазах смотрящего.

И что? Призывы режиссёра тщетны. Конькобежки скользят по площадке не то мюзик-холла, не то балета на льду, но Кай прицепляет санки к выезду Снежной королевы и устремляется в снег, во вьюгу. Желание понятное. Девочки слишком просты. Как прост, впрочем, и мир, наделяемый сложностью лишь постигающим его разумом.

Разума Каю не хватает, это да. Он ищет мужественного спокойствия застывшего – льда, а находит неуёмные круговороты женского непостоянства, текучего вихрения воды. Ему невдомёк, что высшее мужество – быть опорой для женской ножки в стальном коньке-скальпеле, таять под этим ланцетом Эроса.

Кай не герой, не следует заблуждаться. Герой не бывает зол – он в худшем случае равнодушен. Он стремится стать сверхчеловеком не для удовлетворения самолюбия, но для насыщения любопытства: что там открывается с этой вершины? Герой уходит, чтобы сложить слово «вечность» не для того, чтобы с отчаянием воскликнуть: «Вечность – это скучно!», но для того, чтобы сказать это же равнодушно.

Кай Сергея Баневича не таков. Он слаб, безволен, лишён воображения. Весь мир для него – ничто, если нет коньков в придачу. Только не ищите в этих коньках символ, возвышающий быт, это знак очевидной мелочности.

Да, у Кая был теоретический шанс «войти в опочивальню» Снежной королевы. Ему и нужно-то было всего лишь стать ещё более ледяным, чем она. Отринуть вечность с презрением аристократа. Но мальчик лишён субъектности. Лучшее, на что он способен, – откликнуться на «зов родимого хаоса» (Вяч. Иванов).

Такое решение режиссёра могло показаться чересчур пессимистичным, не разреши он конфликт не-героя в рамках христианской антропологии.

Действительно, сложить из льдинок слово «вечность» пока удалось только Фридриху Ницше, но вспомните, какую страшную цену он за это заплатил! Он был певцом аристократизма, но сам, к сожалению, аристократом не был. Он любил Диониса, но Дионис не любил его: греческий веселящийся бог послал философу вместо себя Барона Субботу, этого мрачного Вакха культа вуду.

Теперь посмотрим, как оформил мир даже Снежной королевы Игорь Гриневич.