Литературная Газета 6258 ( № 54 2010)

Ни её причины, ни ход, ни сроки неведомы среднестатистическому гражданину России, закончившему среднестатистическую же школу и даже вуз. Едва-едва припомнится что-то смутное о противостоянии красных и белых. Причём молодая поросль демократической России уже и не знает, кто в той войне победил. По крайней мере из современных телесериалов о «господах офицерах» и благородном адмирале невольно складывается впечатление, что «белые рыцари без страха и упрёка» всё же взяли верх над «красными вурдалаками».

Тем не менее даже самый обоснованный сарказм в отношении современного исторического недообразования не должен заслонять очень важной вещи: родовая травма Гражданской войны заякорилась в нашем бессознательном. И этот засевший буквально на генетическом уровне ужас предостерегает нас от повторения чего-то подобного. А ведь возможности были, да ещё какие!

До сих пор чудом выглядит распад Советского Союза без масштабной гражданской войны. Да, шли кровавые войны на периферии Советской империи – в Нагорном Карабахе, Южной Осетии и Абхазии, Приднестровье и Таджикистане, но стальное кольцо так и не замкнулось в России. Хотя 4 октября 1993 года, когда русские убивали русских в центре русской столицы, мы, казалось, висели на волоске. И всё же он не порвался. Во многом потому, что в нас засела отнюдь не поэтическая память о той изначальной Гражданской войне, которую так рьяно пытались романтизировать потомки «комиссаров в пыльных шлемах».

Полтора десятка лет назад Россию спасли вовсе не здравый страх, человеколюбие и стремление к компромиссу – чего греха таить, этими качествами ни в начале 90-х годов, ни даже сейчас мы похвастать не можем, – спас её засевший в глубинах подсознания страх перед повторением братоубийственного кошмара.

Холодная гражданская война, которая шла в идеологии и культуре все 90-е годы, не переросла в горячую. Более того, чем дальше в прошлое уходят трагические дни, когда на глазах молчаливых миллионов рушилась сверхдержава, тем мизернее становятся шансы любого гражданского противостояния радикального характера. Хотя при определённых условиях наши люди могут массово выйти на улицы, нет и не предвидится условий, при которых они массово бы взялись за оружие.

Да, социальное расслоение в нашей стране носит вопиющий характер, а подоспевший кризис вновь умножил ряды безработных, бедных и нищих. Да, российскую власть даже при самом сервильном к ней отношении невозможно назвать справедливой и эффективной. Да, признаки роста социальной активности, как ни пытаются их затушевать, налицо. Однако всего этого, да и ещё многих других так называемых объективных факторов совершенно недостаточно даже для появления массового социального протеста мирного свойства, не говоря уже о радикальном движении.

Поясним подробнее наше безапелляционное утверждение. Хотя и без того высокая агрессивность отечественного общества с началом кризиса лишь выросла, она не канализируется в определённое политическое или социальное русло, а рассеивается в пространстве. Постоянное раздражение и даже ненависть, которую испытывают россияне, направляется не против общего врага – власти или богачей, а друг против друга, приобретает характер аутоагрессии, саморазрушения. Угнетение и нищета порождают социальную апатию и эмиграцию, рост сердечно-сосудистой заболеваемости под воздействием социального стресса и алкоголизм, наркоманию и мелкую преступность, распад семей, падение рождаемости и прочие социальные патологии. Вместо общественного недовольства и массового протеста мы видим самоуничтожение и взаимную ненависть. В общем, пар уходит в свисток.

Превращение разрозненной агрессии в организованное социальное давление – задача для политических партий и контрэлиты. Но, как говорится в известном романе, куда ни кинься, ничего у них нет. Хотя непримиримые партии во главе с гордыми вождями имеются, чуть к ним приглядишься, то заметно, что российская оппозиция больше всего на свете боится именно «бессмысленного и беспощадного». Ибо понимает, что управлять им не сможет, а результаты бунта окажутся для неё не менее плачевными, чем для власти. Нет в современной России партии новейшего типа, готовой бросить всё на кон, дабы изменить ход истории. А те, которые есть, играют с властью в поддавки: критикуют, но так, чтобы, не дай бог, не раскачать лодку, в которой-де все мы сидим. Добавим только, что лодка дырявая, а спасательных средств на всех не хватит.

Впрочем, справедливости ради скажем, что, даже найдись в российской политике разудалые головы и пламенные трибуны, им вряд ли удалось бы многого добиться. Ведь перед ними не лапотные мужички начала XX века, купившиеся на большевистскую утопию освобождения и справедливости, и не «образованцы» конца века двадцатого, поверившие в потребительский либеральный рай здесь и сейчас. Обманутые и обозлённые граждане России не склонны верить никаким посулам и сторонятся громких слов. Особенно слов, призывающих к самопожертвованию во имя высоких целей.