Литературная Газета 6269 ( № 14 2010)

Дора из Леси Украинки может быть одномоментно и на всём протяжении спектакля и «Ангелочком» (а это второе, несколько смягчающее, афишное название пьесы), и обуреваемым зовами плоти «животным». Она и жалка, и ужасна, и победительна, даже царственна в своём бесхитростном приятии мира, каков он есть, со всеми его кошмарами, наваждениями и ограничивающими условностями. Но она в конечном счёте заставляет вспомнить и о достоевской «слезинке ребёнка» в финале пьесы героиня, раздавленная, но не уничтоженная, собирается в некую мифическую для неё Россию, где её, «русскую царевну», ожидает, как ей мнится, счастье, но до которой, конечно же, никогда не доберётся). А значит – всецело оправдывает появление на русской сцене жёстких немецкоязычных пьес, зачастую непривычных для нашего слуха, но зато восполняющих там явный дефицит трагического осмысления несовершенного мира.

Александр А. ВИСЛОВ, КИЕВ–МОСКВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Камерный смотрит в мир

Театральная площадь

Камерный смотрит в мир

КНИЖНЫЙ РЯД

Светлана Сбоева. Таиров. Европа и Америка. Зарубежные гастроли Московского Камерного театра. 1923–1930. – М.: Артист. Режиссёр. Театр, 2010. – 688 с.: ил.

В некоем высшем смысле эта увесистая – во всех отношениях – книга служит идеальным подтверждением известной латинской пословицы про пророка в своём отечестве. О том, что Камерный театр Александра Таирова был явлением искусства нерядовым, нам, в общем-то, известно; другое дело, что современное, не слишком массовое, применительно к подобным материям, сознание отдаёт ему в условной табели о рангах золотой эпохи отечественной сцены место не выше третьего, только вслед за явными лидерами – детищами Станиславского с Немировичем и мейерхольдовского. Это в лучшем случае: кто-то здесь не преминет вспомнить Вахтангова, МХАТ II или ГОСЕТ…

Теперь же вследствие воистину критической массы источников, в большинстве своём специально переведённых и, соответственно, впервые вводимых в наш оборот, мы знаем – были люди, с уверенностью утверждавшие, что актёры Таирова демонстрировали на подмостках «беспримерную совместную игру, которая превосходит даже лучшие достижения Станиславского и Рейнхардта». Так говорил Вильгельм фон Виметаль, известный австрийский, а затем американский режиссёр, продюсер и театральный педагог, заслуживший право делать не вполне корректные сопоставления. Сходных оценок в исследовании Светланы Сбоевой приведено немало – коллективный взгляд на Камерный театр «со стороны» складывается из нескольких сотен рецензий, заметок, статей, высказываний. Принадлежащих перу газетных критиков, учёных-театроведов (на обязательном разграничении двух этих категорий профессиональных наблюдателей автор книги неустанно настаивает), а также драматургов, режиссёров и прочих деятелей-практиков. Написанных по преимуществу блистательно: ибо впечатление, произведённое на западную публику таировской труппой, не говоря уже об общей «ошеломлённости» мастерством и творческой мыслью её руководителя, кажется, и впрямь начисто отняли у западных реципиентов пресловутое «право писать плохо».

Вот Жан Кокто, воспевающий в 1923 году «Федру»: «Правда, этот спектакль идёт наперекор всем моим исканиям, всем моим надеждам, но он полон чудовищной красоты, которая перепрыгивает через всякие дискуссии»…

Вот видный лейпцигский искусствовед Эгберт Делпи аттестует в 1925-м честертоновского «Человека, который был четвергом» как «нечто абсолютно беспримерное в истории сцены», достигаемое за счёт совершенно особого движения-действия, что «кувыркаясь, мчится между страшным и смешным», «фыркая и скалясь, плетёт грубую, запросто связывающую друг с другом приёмы кино, чёрные ходы детективного романа и цирковой аттракцион нить»…

А вот итальянец Сильвио Д`Амико, ощутивший ещё пятью годами спустя «влияние насыщенной электричеством атмосферы» на представлении «Грозы» и попутно констатирующий, что в Камерном «нет излишеств… нет любования чем-то радующим глаз или гротескным самим по себе; здесь есть душа».

Труд С. Сбоевой беспримерным, наверное, не назовёшь, но и «электричество», и «душа» в нём явно присутствуют. Учёный, появившаяся буквально из ниоткуда (прежде мы это имя не встречали), резво выпрыгнувшая прямиком в центр нынешнего театроведческого пространства, не просто разыскала и каталогизировала вавилонское собрание непосредственных откликов на трое гастролей МКТ, но попутно затронула, подняла, вскрыла целый пласт сопредельно возникших тем. Причём в плане отнюдь не только эстетическом, но и общественно-политическом – чего стоит одно завораживающее, хотя и спорное, рассуждение о взаимоотношениях «хаоса и порядка» в искусстве и равно зрительском ожидании одновременно и Веймарской республики, и Республики Советов.