Литературная Газета 6271 ( № 16 2010)

О войне бабушка рассказывать не любит, вообще она человек молчаливый. Любит рассказывать о послевоенных годах, причём, как правило, о хорошем: «Голодные были– ну и что ж, зато могли пойти и всю ночь на санях кататься!» Рассказывала, как ставили в клубе «Молодую гвардию», где она играла Любку Шевцову, и какое платье василькового бархата купила она себе к двадцатилетию. Как потом встретила дедушку и сразу влюбилась. Трудно было устоять: с четырнадцати лет сын полка, в семнадцать уже лётчик в звании капитана. К тому времени, когда познакомился с бабушкой, он уже работал инструктором райкома и был капитаном минской команды по мотокроссу.

В двадцать пять лет бабушка осталась вдовой, об этом она тоже не любит рассказывать. Но иногда сквозь рассказанные ею истории проступают ужасы войны, которые она видела: как в Калинковичах, где она жила, закопали живыми в землю всех евреев, среди которых было много её друзей, и как на этом месте «земля дышала»; о том, как после расстрела брата в Калинковичах полицаи из бывших местных стреляли на улице вслед бабушке; как немецкие солдаты просто от нечего делать палили в группку бегущих детей; как после, в партизанском отряде, приходилось лежать на снегу не шевелясь, и сперва снег под тобой тает, а потом снова замерзает. А в плену бабушка за одну булочку в неделю должна была вязать дополнительно к принудительной работе ещё и пару чулок. Уже после возвращения на Родину её вызвали к следователю, который настойчиво расспрашивал, как её завербовали, а она, прямо как Мартин Лютер в чёрта, запустила в этого следователя чернильницей. И что самое удивительное– её после этого выпустили!

А затем бабушка засобиралась на встречу к ветеранам, надела свои медали, подошла ко мне, поцеловала и сказала: «А тебе желаю, чтобы твои ордена были заработаны только трудом, но ни в коем случае не войной».

…Она так и осталась в моей памяти красивой, статной, яркой, не согнувшейся. Она хотела– говорила об этом не раз,– чтобы на её похоронах играли не похоронный марш, а мелодию из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Конечно же, всё сделали «как полагается», без учёта её желания. Но когда я слышу эту музыку, она– та девушка, которая по велению небес станет в дальнейшем моей бабушкой,– чернокосая, в ярко-синем бархатном платье, бежит через майский лес…

Татьяна АРТУС, 9-й класс

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Ваш, любимый

Совместный проект "ЛАД"

Ваш, любимый

Рассказ

Известный белорусский языковед и писатель Фёдор ЯНКОВСКИЙ (1918–1989) участвовал в советско-финской войне, во время Великой Отечественной войны был начальником разведки партизанского отряда «Грозный». Награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды и медалями.

Фёдор ЯНКОВСКИЙ

В деревне Лекаревка, наз­вание которой– сама материнская заботливость и жизнеутверждающая сила, партизанский отряд ждал ночи, чтобы сесть в засаду, чтобы до рассвета спокойно и незаметно занять облюбованную разведкой позицию и встретить оккупанта. В хату, где мы отдыхали, вбежал разведчик и сказал, что меня хочет видеть хлопчик. Я вышел навстречу. Это был мой довоенный ученик Алик.

Алик старался сдержаться, сдержаться, но...

– Маму мою...

– Я знаю...

Я знал, что фашисты схватили его мать, вывезли на машине в чистое поле и натравили на неё целую свору разъярённых овчарок.

– Слышал. Всё, Алик, слышал...

– У меня... у меня никого... кроме вас...

Встреча была при десяти разведчиках, отважных, суровых мужчинах. Все они онемели, кажется, перестали дышать. У кого скатилась, у кого только набежала она, тяжёлая мужская слеза.

Пятнадцатилетний, он стал партизаном.

В отряде он был из тех, о ком пели тогда: «Ни сестра, ни жена нас не ждёт у окна, мать родная на стол не накроет...»

Через какое-то время Алик уговорил меня взять его в разведку.

– Ладно, нас двадцать четыре, будешь двадцать пятым разведчиком,– согласился я.

Алик всегда готов был идти хоть в пекло.

Под самыми Радошко­ви­ча­ми, где остался только фундамент сожжённого оккупантами хутора Кубичихи, была наша засада. Всем– строгий приказ: стрелять только по моторам и кабинам грузовиков, чтобы группа смельчаков смогла захватить неповреждённую поклажу: немцы порожняком машины не гоняли.

Алик рвался в эту спецгруппу. Не хотелось пускать его. Но я возражать не стал.

Машина была подбита. Легко и ловко Алик добежал до неё первым. Он оборвал брезент, которым сзади был завешен кузов, хлестнул автоматной очередью слева направо и справа налево и вскочил в кузов. Через десять минут, отходя, мы рассматривали трофеи. У Алика были четыре новеньких, не успевших ещё понюхать пороха, удобных, старательно воронённых немецких пистолета.