Литературная Газета 6273 ( № 18 2010)

Молодой камчатский критик Василий Ширяев, звезда которого взошла в прошлом году в журнале «Урал», отвечает на статью Льва Пирогова «Дубина хорошей прозы» («ЛГ», № 14). Похоже, наша дискуссия о «новом реализме» обретает новое измерение. Существуют ли критерии «хорошей» и «плохой» литературы?

Можно ли измерить «общим аршином» такую разную прозу Павла Крусанова и Олега Павлова, Виктора Пелевина и Олега Зайончковского, Людмилы Улицкой и Веры Галактионовой? Если нет, то о какой же единой национальной литературе может идти речь? Приглашаем к продолжению разговора.

Когда меня просят выбрать между плохой и хорошей прозой, я выбираю прозу. И, рассказывая анекдот, всегда поясняю, что именно в нём смешно, где смеяться и почему.

Ну вот я, например, читаю книгу. Сижу себе читаю, на обложку не смотрю, сколько до конца осталось, нервно не проверяю. Разве что карандашиком непонятное отмечаю. Я в чтении. Скажите, на кой мне знать, хорошая эта книга или плохая? Мне это знать совершенно не нужно.

Следовательно, кому нужно знать, хороша книга или плоха? Это необходимо знать тому, кто книгу не читает. И читать не будет. И вообще он, может, функционально неграмотный. Человек устной культуры. Который делает вид, что читает книжки, чтобы их обсудить с теми, кто также имитирует чтение.

Зачем «вычленять миллион технических критериев»? Не поддавайтесь на московские разводки. Проза – всё, что не стихи. Стихи – всё, что в рифму или в строчку. Литература – всё, что написано. Остальное от лукавого.

Когда в тайной провинции Поднебесной все узнают, что есть «литература», появляется и «нелитература», «плохая литература», «паралитература». Когда в Особом Районе все узнают, что такое «проза», появляется «плохая проза», «трэш», «чернуха» и т.д. Когда в Срединной все узнают, что такое «поэзия», возникает «графомания», «апоэзия» и «стихира». Поэтому совершенномудрый критик опустошает сердца читателей и укрепляет их кости.

Лучший писатель – о котором даже неизвестно, существует ли он. Хуже – тот, которого ругательски ругают. И хуже всех тот, которого все хвалят.

Совершенно всё равно, какую книгу читать. Я однажды задался вопросом: почему писатели пишут непонятно и сложно? Да элементарно – чтобы их книжки можно было читать подольше, а потом перечитывать. Многоразовые книги. Сие зачем? Элементарно – потому что раньше книжек было мало. Вот и следовало растянуть дефицит на подольше. Читал же кто-то у Гаспарова «Фрегат Паллада» вверх ногами, чтоб надольше хватило.

Недавно в Живом Журнале одной писательницы был рассказан хороший старый анекдот:

«Беседую я с литературным критиком по скайпу. Критик не то чтобы особо знаменитый, но так – умеренно заслуженный. Из тех, что регулярно публикуются в СМИ и советуют простым смертным, что читать, а что не читать.

Вздыхая, критик журит меня за корявость слога:

– Понимаете, Эльвира, так нельзя писать, это сразу выдаёт профессиональную незрелость.

Я тоже вздыхаю:

– Странно. А я училась у Ивана Шмелёва. Помните его знаменитого «Человека из ресторана»? – Отправляю критику отрывок из классики. – Разве мой текст не созвучен этому фрагменту?

– Ну о чём вы говорите?! Вам таких высот никогда не достичь. Ведь тут вот, вот и вот… (подчёркивает достоинства шмелёвской прозы).

Драматическая пауза.

– Вы не поверите, но этот фрагмент написал не Шмелёв, а я…

Связь в скайпе сразу начинает барахлить».

Реакции – протокольные: негодования за «двойные стандарты». Но критику тоже надо ведь выкрутиться, сохранить лицо и всё остальное. Есть два способа выбраться из этой дилеммы.

1. «Если это написал Шмёлёв, это хороший текст. Если этот текст написали вы – это плохой текст». Никаких «двойных стандартов» тут нет, в общем-то. Зачем нам ещё один Шмелёв?..

2. «А что Шмелёв, есть и другие». Сие значит: и один Шмелёв – уже слишком. Толстого читать некому.

Когда критик не может ничего сказать по существу дела, он начинает гнать про Время: дескать, товарищ Время всех расставит по местам – и так далее в этом роде. Это потому, что критик как интеллигентный человек не может открытым текстом сказать писателю: «Писатель, поскольку ты не оплатил чтение своих книг, я бы устроил тебе неприятности. По не зависящим от меня обстоятельствам я таких неприятностей создать уже не могу. Но и читать тебя никто не будет. Не потому, что книга твоя неправильно (плохо) написана, а потому, что читать уже никто не умеет. Поэтому давай по-хорошему, оплати чтение своих книг и валяй пиши дальше».