Литературная Газета 6289 ( № 34 2010)

 – Владимир Андреевич, к юбилею выходит ваша новая книга. Что мы в ней прочитаем?

 – Она называется «Сердце надежду укажет». В этой книге полностью собраны мои поэмы, баллады и драма «Джордано». В 1987 году композитор Лора Квинт написала на неё современную полистиличную оперу, у которой было около тридцати аншлагов в Москве и Ленинграде.

 – Вы участник двух эпох в русской литературе. Как вы считаете, какие произведения литературы и вообще искусства этого времени повлияли на сознание людей?

 – Я думаю, есть несколько таких произведений. Но это касается той части людей, которая определяет, с моей точки зрения, лицо России. Для меня это «Тихий Дон» и «Судьба человека» Шолохова, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и вещи Валентина Распутина. Для меня это музыка моего старшего друга Георгия Васильевича Свиридова, живопись Аркадия Пластова, Евсея Моисеенко.

Беседу вела Елена СЕМЁНОВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Как тяжко дышит русское пространство...

Литература

Как тяжко дышит русское пространство...

Cтихи разных лет

***

     Н.Н.

Давно, когда читал я Жaна Поля Сартра,

Работал, сочинял, не знал иных забот,

В Загорске мужичком сдавалась мне мансарда,

Оплачивал её оптический завод.

И был хозяин мой по тем годам богатым,

В науке и стихах не смыслил ничего,

Цейлонский попугай, ругающийся матом,

Свой плен переживал на кухне у него.

А в садике роса развешивала стразы.

И ночь была полна желанья и огня,

И были Вы юны, стройны и востроглазы,

Любили Вы цветы, конфеты и меня…

Прошло полсотни лет, и Вы – почти старушка.

Но древний огонёк в глазах у Вас сквозит.

И светлых завитков берёзовая стружка

Под пеплом седины… Спасибо за визит.

Признаться, я не ждал подобного сюрприза,

И чем-то, может быть, я окажусь смешон.

У Вас своё авто и даже карта «виза».

Наш жизненный транзит ещё не завершён.

И где-то за окном, уже за гранью взгляда,

Тот дивный, давний мир, как позабытый рай:

Оптический завод, зелёная мансарда,

Загорский монастырь. Цейлонский попугай.

***

Дремучие леса, деревья и поляны,

Покосные луга у Вохмы, у реки.

Примите мой привет, древляне и поляне –

Родные вохмяки.

Я до сих пор живу сентенциею древней,

Душою устремлён в мир детства своего.

Да, можно увезти парнишку из деревни,

Но вытащить нельзя деревню из него.

Я вспоминаю вас,

И делаюсь спокоен,

И верю в чудеса.

Неужто новый век

Нас вырубит под корень,

Как мы свои леса?

Хочу я, чтоб всегда с утра над деревнями

Сверкали петухи.

Чтоб вечно были вы – поляне и древляне –

Родные земляки.

ПАМЯТИ ГЕОРГИЯ СВИРИДОВА

Незримы и невыразимы,

Лишённые телесных пут,

Рождественские серафимы

Теперь Свиридову поют.

О тесноте земной юдоли,

Где каждый звук его зачат,

В морозном небе, в чистом поле

Распевы горние звучат.

И хора сладкое согласье,

Мерцающее в звёздной мгле,

Так внятно говорит о счастье,

Ещё возможном на земле.

И как пророк в сухой пустыне,

С надеждой глядя в небеса,

Почти оглохшая Россия

Внимает эти голоса.

Молись и верь, земля родная,

Проглянет солнце из-за туч…

А может быть, и двери рая

Скрипичный отворяет ключ.

***

Поп-арт уж наступил.

Идёт разлив гламура.

Беснуется толпа. Безмолвствует народ.

В Сокольниках вчера последнего Амура

Из лука расстрелял зарвавшийся Эрот.

Не просветлили нас лукавые свободы,

И не горит в глазах небесный горний свет.

Нас пригласил Господь в высокий храм природы,

А мы в него вошли, как в дом, где Бога нет.

Экраны режут глаз больным болотным блеском,

И торфяною мглой закрыты близь и даль.

Лишь юности моей военной, деревенской

Мне видится во сне святая пастораль.

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ

Как пред вещей природою – вечной натурой,

некой мерою меряя время своё,

тихо кепку сниму перед смутной фигурой,

отошедшей как будто бы в небытиё.

Беспокойно и в памяти сталкиваться лбами

с этой жизнью, отпетой крутым кумачом,

с бледным длинным лицом, и большими губами,

и, как вызов, приподнятым правым плечом.

Голос свой глуховатый, разбавленный жестью,

он сумел подарить самому бытию

и намеренно резким, размашистым жестом

как бы сам ограничивал зыбкость свою.

А душа клокотала, металась, болела

и стремилась очистить, поднять, прополоть.

И на мысль, как на кость воспалённого тела,

нарастала его стихотворная плоть.

Был он, словно деталь, трудной жизнью зазубрен.

Пар и сталь источили его естество.

Но, похожа на редкого зверя, на зубра,

всё живёт грубоватая нежность его.

Это жизнь, а не тень,

это смесь, а не помесь.

Вижу два бугорка от его желваков.

И особенно как-то тревожится совесть,

если слышишь слова – Ярослав Смеляков.

***

Над соловьём в ветвях

И воробьём в репьях

Не потешайся юмором напрасным.

Увы! В твоих стихах или статьях

И звука нет о вечном и прекрасном.

А если держишь Пушкина в уме

И думаешь о нём как о коллеге,

Не собирай сметану на дерьме

И не гнушайся мужиком в телеге.

***

                                                        Вл. Соколову