Литературная Газета 6289 ( № 34 2010)

Последний номер, однако, был затянут; его декорации отличались помпезной избыточностью, а поведение дрессировщиков – подчёркнутой демонстрацией риска. Кто спорит, сотни килограммов разящей мощи, суммарные метры клыков и когтей, децибелы рычания – всё это волновало. Номер не мог остаться без «Золотого слона», на смаковании опасности держится цирк, но! Цирк всё же не коррида, у которой основа – тавромахия, искусство убийства быка, восходящее к крито-минойской культуре. И если цирк забыл священные основы игр с пантерами и леопардами (а он, как кажется, забыл), то лучше не играться в смерть с большими кошками. Это я к тому, что здесь «модерн» мешает. Здесь цирк покидает свою обустроенную ойкумену, стиль страдает.

Впрочем, крепость многоликого цирка превосходит алмаз. Он вбирает в себя все этапы своей нелинейной истории. Он даже не забыл тот период, когда лучшим развлечением граждан почиталась демонстрация уродств и иных ненормальностей. Вокруг мутантов собирались сильные и здоровые люди. Они смотрели на редкость. На редкость смотрим сейчас в цирке мы. Это мы должны быть быстрыми, сильными, координированными, а они – такими же, но ещё готовыми умереть для развлечения тех, кому смерть не кажется эксцессом.

Короче, цирк неколебим: каждый вечер он собирает вокруг манежа людскую толпу и с удивлением всматривается в неё.

Евгений МАЛИКОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: 16.09.2010 13:41:30 - Олег Витальевич Пухнавцев пишет:

Блестяще

16.09.2010 13:40:52 - Олег Витальевич Пухнавцев пишет:

Блестяще

Здоровья тебе, родная!

Они сражались за Родину

Здоровья тебе, родная!

ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ

Чем дальше по времени от нас Великая Отечественная война, чем меньше остаётся её участников и свидетелей, тем ценнее воспоминания тех, кто пережил и пересилил её. В том числе и тех, кто в силу своего возраста не держал в руках оружия.

…За окном буйствовал май. Белой кипенью запоздало цвела черёмуха. Прохладный, слегка сладковатый, опьяняющий запах поднимался до четвёртого этажа и через открытую балконную дверь наполнял однокомнатную квартирку моей мамы. Накануне мы отметили её восьмидесятилетие. Были гости, разговоры, а потом ещё и полуночное мытьё посуды, поэтому мама позволила себе встать не спозаранок, как обычно, но всё-таки к моему пробуждению успела испечь мои любимые пирожки с капустой. После завтрака мы сели на старый диванчик и заговорили о минувшем. Не знаю почему, может быть, цветущий май был тому причиной, я спросил:

– Мама, а что ты помнишь о войне, о Победе?

Она ответила не сразу. Помолчала, задумавшись, и начала свой рассказ, перескакивая с воспоминания на воспоминание. Я запомнил то, о чём она поведала, и спустя некоторое время записал.

– Мне было четырнадцать лет, когда началась война. Как и все, о её начале мы услышали по радио.

Мы жили в Поволжье, неподалёку от Самары на железнодорожном разъезде, где папа, твой дедушка, работал путейцем. Июньское утро и день выдались необычайно ясными и солнечными. Воскресенье. Все были дома. До обеда чёрная тарелка-репродуктор почему-то молчала, и вдруг – страшное известие. Правда, то, что война – это ужасно, мы поняли несколько позже, а в тот день все были возбуждены и немного растеряны: что же дальше? Ещё весной папе предложили поехать на Дальний Восток, где не хватало специалистов-путейцев: он тогда уже бригадиром был. Мы долго раздумывали: не хотелось расставаться с родными местами. Но с началом войны его, как и всех железнодорожников, мобилизовали, они считались как бы военнослужащими, а от приказа не откажешься. И в сентябре мы поехали в неизвестные края.

Скарба было немного, всё самое ценное уместилось в большом сундуке, на котором, помнишь, ты спал в детстве. Гене тогда было восемь лет, Гале – четыре, я, мама, папа – так и прибыли табором в город Свободный. Нам предложили осесть на крохотном полустанке Бам, но там не было школы, и папа отказался. Так мы оказались в городе Сковородино, отец стал бригадиром путейцев, они обслуживали железнодорожную ветку, так называемую Рейновскую, ведущую к Амуру. В небольшом железнодорожном доме на окраине Сковородино прожили самое трудное время – по сентябрь 1944 года. Я и Гена учились в школе, Галя была дома, мама заботилась о нас, папа чуть ли не круглые сутки пропадал на железной дороге, которая во время войны считалась стратегическим объектом, и, не дай бог, если что-то случится, можно было под суд угодить. Учились мы почти без учебников, тетрадей, ручек и карандашей – они были редкостью. А летом все школьники работали в местном совхозе, ухаживали за овощами, убирали их. Заработок – картошка, свёкла, морковь – был хорошим подспорьем для семей.