Литературная Газета 6295 ( № 40 2010)

– Островский актуален и сегодня, – уверен Олег Бабицкий. – Как писатель, он начинал ещё при крепостном праве. С тех пор прошло полтора века, Россия пережила несколько революций, войн, разных общественно-политических режимов, но человек не изменился. Взять, например, пьесу «Свои люди – сочтёмся». Она вся построена на том, чтобы раскрыть, что значит «кинуть» кредиторов. История как будто взята из сегодняшнего дня. Мы считаем, что такая психология – порождение нашего времени, но, оказывается, и тогда, во времена Островского, всё это было. Человеческая суть, многие её проявления и ипостаси не зависят от общественного строя и времени.

Как настоящий большой художник, Островский был способен к компромиссу лишь в очень ограниченных рамках. И наивно надеялся, что, прилепив «нужный» финал, он тем самым даст путь на сцену своим сочинениям Сначала Бабицкий и Гольдин хотели поменять диалоги, осовременить речи героев выбранных для экранизации пьес, потому что нынешнему человеку порой-де трудно пробраться сквозь устаревший язык. Потом, погружаясь всё глубже в текст и суть произведений, они поняли, что делать этого не нужно. А нужно по-настоящему понять, что именно хотел сказать Островский.

– Мы не сразу, но осознали: единственное, что нужно для того, чтобы Островский стал понятен сегодняшнему человеку, – это докопаться до того, что он хотел сказать на самом деле в социальном и психологическом смысле, – считает Юрий Гольдин. – Главное у него не написано словами, у него нет идей, которые можно прочесть. Он не писал о социумах, как учат школьные учебники, он писал о глубинных механизмах человеческой психики, парадоксальности человеческого существа как такового, которое зиждется на противоречиях. Внутри каждого из нас есть противоречия. В этом смысле в произведениях Островского есть и Достоевский, и Толстой.

Однако одно дело – понять, что же хотел сказать Островский в своих сочинениях, и совсем другое – перенести это понимание на экран, донести до зрителя.

– У нас есть определённые режиссёрские задумки, но сейчас об этом рано говорить, – замечает Юрий Гольдин. – Мы сейчас в самом начале подготовительного периода: пишем режиссёрский сценарий, ищем натуру, работаем с операторами и художниками. Какие-то сцены снимем зимой, но основная съёмка будет следующим летом. Весь сериал закончим к декабрю 2011года.

– Это будут четыре самостоятельные картины, – рассказывает Олег Бабицкий. – На первых этапах нам казалось, что в пьесах Островского много сходных типажей, которые можно объединить сквозным героем. Внешне это можно сделать эффектно, красиво: улица, на которой живут Бесприданница, Кабаниха и другие персонажи, и здесь происходят комедии, трагедии… Не тут-то было! Оказалось, что при таком подходе уходит сам Островский.

– Уходит почему? – развивает тему Юрий Гольдин. – Потому что Островский, оказывается, написал более глубокие и противоречивые характеры, чем кажется на первый взгляд. Персонажи разных пьес, которые вроде бы похожи друг на друга, при более глубоком прочтении оказываются совсем разными. И когда начинаешь превращать их в одного героя, очень многое пропадает.

– У Островского такая плотность текста и завязок персонажей в диалоге, что там даже слово трудно выбросить – всё сразу разваливается и превращается в мёртвую сцену, – говорит Бабицкий. – Из первоначального желания какой-то модернизации пришли к тому, что драматургическая суть замене не подлежит. Все его истории – про нас. Другой вопрос – чтобы пробиться через эту историчность, язык современной режиссуры должен быть мощным, эмоционально ярким.

Тем не менее режиссёры всё же внесут свои изменения. И эти изменения коснутся финалов пьес.

– В Островском, очень вероятно, мы будем менять только одно: в некоторых историях будет иной финал, – поделился секретом Юрий Гольдин. – Дело в том, что иногда у драматурга финал не совсем соответствует замыслу. И этому есть объяснение.

– Островский писал во времена Николая Первого и Александра Второго, – говорит Олег Бабицкий. – Николай запрещал ставить пьесы драматурга, Александр сочинения Островского просто не любил. При жизни Александр Николаевич был гонимым автором.

– Для писателя нет большей трагедии и драмы, чем не иметь возможности увидеть свои произведения напечатанными, – отмечает Гольдин. – В случае драматурга настоящая жизнь произведения начинается со спектакля на сцене. Если нет поставленного спектакля, нет драматурга. Постановок в течение жизни Островского из-за цензуры было трагически мало. А он очень хотел, чтобы его пьесы увидел зритель. Но, как настоящий большой художник, Островский был способен к компромиссу лишь в очень ограниченных рамках. И наивно надеялся, что, прилепив «нужный» финал, он тем самым даст путь на сцену своим сочинениям. Но это чаще всего не помогало – в Петербурге и в те времена сидели не очень глупые люди.