Литературная Газета 6300 ( № 45 2010)

В одном из своих интервью Валентин Губарев сказал, что у него нет отрицательных персонажей: «Я их всех люблю и отношусь к ним с сочувствием. Просто люди на моих картинах– не плакатные герои, у них часто не всё хорошо, они не всегда счастливы. Вот, например, в картине «Медляк» мужчина с женщиной танцуют дома. На столе стоят шампанское и конфеты. Меня часто спрашивают, а почему мужчина танцует в носках? А разве в жизни не так? Наш человек приходит в гости к даме, которой хочет понравиться, и, конечно, снимает обувь, остаётся в носках. А мужчина в носках сразу становится не героическим, а ручным. Его можно брать и делать с ним что угодно. Мужчина в носках– это находка для женщины».

Персонажи Губарева всегда имеют реальных прототипов. Сам автор их называет по имени-отчеству: Иван Петрович, Мария Фёдоровна, Юрий Николаевич… Вспоминает, что и его самого часто узнают на работах. И жену спрашивают: «Лариса, не тебя ли всё время рисует Валентин?» Иногда, говоря кому-нибудь из знакомых: «Вот, нарисовал тебя с женой»,– он слышит в ответ: «Нет, мы не такие, мы лучше, красивее».

Несмотря на то, что картины Губарева белорусские по своей сути, причём и в названиях («Осень в Олехновичах», «Факт прелюбодеяния в окрестностях Сморгони»), художник родом из России. Его детство прошло в Горьком (теперь Нижний Новгород), учился он в Горьковском художественном училище, затем в Московском полиграфическом институте на отделении графики. А вот мама его родом из Беларуси. И сам он женился на белоруске. Вместе с женой после окончания института уехал в Беларусь. Причём сразу оказался не в Минске, а в Олехновичах, на хуторе у родителей жены: «По утрам водил корову к быку, в сажалке ловил карасей, на чужих поминках пел песни, в праздники садился за стол, угощался самогоночкой, капустой, полендвицей*, слушал, как бабушки песни поют... А поскольку я страшно люблю вот эту народность, то с удовольствием насыщался этим белорусским «рассолом». Так что стать этническим белорусом мне не составило никакого труда. Знаете, мне очень нравится в белорусской культуре и укладе жизни такая черта, как скромность. Это очень близко моему творческому кредо. И, кстати, мне это качество всегда нравилось и в женщинах…»

Возможно, именно поэтому художнику наиболее мастерски удаются бытовые зарисовки. Его восприятие окружающего очень искреннее и непосредственное. Так, «Явный перевес точки кругового осмотра» или «Качели», которые напоминают сельские праздничные гулянья Питера Брейгеля, оставляют впечатление непосредственной подключённости художника к этому празднику жизни, где каждый человек занят своим делом, где люди даже перенасыщают полотно, заполняя его целиком. Художник разрушает при этом все законы композиции и перспективы, но это не дилетантство или самодеятельность, а настоящая игра– и хочется остановиться около работы, рассмотреть каждую деталь этого придуманного мира, самому пройти по улочкам городка, ощутить себя в роли того мужичка, что подсматривает в щель за соседями.

Студентом Валентин занимался не только академическими штудиями, хотя классические портреты ему удавались блестяще. Он и сейчас хранит их в своей мастерской, на случай сомнения какого-нибудь гостя в умении художника рисовать «правильно». Больше любил он симпатичных натурщиц помещать в необычную обстановку– например, уменьшая предметы вокруг неё, что делало формы девушки гротескно монументальными. Со временем карикатурность стала проявляться в чертах лица, в формах тела. На выставках такой взгляд на мир оценили не сразу. На первом же выставкоме его работу забраковали с резолюцией «неуместная ирония». Губарев огорчался и… рисовал следующую картину с названием «Боже, уже десять часов, а я ещё не проголосовала!». На ней молодая крупная женщина в розовой майке лежала на железной кровати, лениво решая глобальный, по мнению автора, вопрос советской действительности.

Наконец в 1991 году ирония Валентина пришлась к месту. Работа «Игры в гласность» сразу же оказалась на обложках белорусских и российских изданий. Ряды мужиков с открытыми в крике ртами и растопыренными руками, которыми они закрывали уши соседей, наперебой показывали телеканалы.

Но в творчестве Валентина Губарева социальные мотивы– далеко не самые главные. Просто художник заставляет нас посмотреть на мир своими глазами. Как, к примеру, на картине «Скромное обаяние неразвитого социализма». На ней– небольшой дворик, тесный, как огромная коммуналка, в которой бок о бок живут, загорают, стирают, забивают козла несколько поколений строителей чего-то так и не построенного. В этом дворе присутствуют все атрибуты человеческого существования: любовь и смерть, праздник и горе. На переднем плане– сам автор, только очень маленький, в форменном школьном костюмчике, в фуражке. Из замкнутого пространства двора есть только один выход на улицу, но и в нём на всякий случай стоит милиционер.