Литературная Газета 6311 ( № 6 2011)

– Дальше? А дальше посмотрим… у кого у нас зубы выкрасятся в красный цвет, – сказал я.

– Ты думаешь, если в прошлый раз тебе удалось двинуть меня исподтишка головой…

– Хватит… Закругляйся… – я сжал кулаки.

Индербиев, облизнув губы, быстро оглянулся. Вокруг никого не было видно. Он нехотя сжал кулаки и, собираясь что-то сказать, шевельнул губами. Больше я ждать не стал.

…Неделю граф Монте-Кристо не приходил в школу. Был вторник, когда на втором уроке со скрипом открылась дверь, и в класс вошла, сжимая в руке палку, какая-то женщина. «Мать Индербиева», – зашептались ребята.

– Это который здесь тот, кто приехал с гор? – спросила она, не обращая внимания на то, что идёт урок.

– Послушайте, у нас урок… математика… Подождите в коридоре до звонка, – сказала, оборачиваясь от доски, Айзан Рашидовна.

– Я спрашиваю – который? – громко повторила женщина.

– Я, – ответил я, поднимаясь.

Я увидел её рядом с собой после того, как получил удар палкой.

– Грязная тварь! Вонючий ламаро!* Ты собирался убить моего сына? Ты… паршивец… Камнем по голове, из-за спины.

Когда Индербиев вошёл в класс, оказалось, что всё лицо у него было вымазано зелёнкой…

Теперь мне нужно было беречься, чтобы не дать повода. Так я жил. Наступила зима. Выпал снег. Никаких неприятностей ни с кем у меня не было больше. Бардо стала кокетничать со мной. Смотрела, улыбаясь, мне в глаза, искала встреч. Я не обращал на неё никакого внимания. Мне нравилась одна из девятого класса по имени Асет. Я и записку ей посылал. Она ответила отказом. И всё равно она мне нравилась. Увидев её, я радовался… Её косы, шёлковое платье… лучистые, большие чёрные глаза, пальто с капюшоном в шахматную клетку… Сумка… Наклейка на сумке. Мне нравилось всё. Всё чаще я стал видеть Бардо вместе с Асет. Когда они шли вместе, Бардо, заметив меня, смеялась. Похоже, она знала о той записке. Асет не смеялась никогда. И то, что она надо мной не смеётся, мне очень нравилось.

Как-то в наш класс вошли Асет и ещё несколько девочек, в руках у них были тетрадки и ручки. Что-то там они записывали. Оказывается, записывают детей из нуждающихся семей. Бардо подала им какой-то список. Потом обвела класс взглядом и вдруг говорит:

– Да, чуть не забыла… у нас же ещё Ичаев. Запишите и его… Пальто, шапку, ботинки.

– Какой Ичаев? Я? Ты это брось, Бардо!.. Меня туда нечего записывать, сама запишись, если хочешь, а меня оставь в покое! – в ту минуту я кипел от злости. – Ичаев! Кто это тебе сказал, что нужно записывать Ичаева?

– Что ты на меня кидаешься? Нечего было позволять матери идти в райсовет, если такой высокомерный! Гордый какой! – Бардо вскинула брови, дёрнула головой и, скривив губы, села.

– Когда? Чья? Моя мать?..

– Да! Твоя мать. Или ты думаешь, что моя мать туда ходила?

Я увидел Асет… её глаза… взгляд… большие лучистые глаза… ЗИЛ. Большой синий ЗИЛ. ЗИЛ, появляющийся на гребне холма. Я бегу навстречу, далеко. Дада сажает меня в кабину, привозит назад. Потом арбузы… Большие зелёные арбузы, с тёмно-зелёными полосами на боках и красные внутри… Арбузная сердцевина в руках переламывается… сок стекает по моему подбородку. Длинные, жёлтые кукурузные початки… едва поспевшие, в самый раз, чтобы печь… Дада ломал початок на три части и прятал за спину: выбирайте, мол, который кому. Я, младший братишка и дада – нас трое…

Уроки закончились. На улице шёл снег. Я шёл домой один. Снег хлестал по лицу. Я расшвыривал его ногами. Мир виднелся как бы сквозь паутину… Снег кружил и падал большими крупными хлопьями.

«Как же могла мама  сделать такое… Почему она не сказала мне. Шёлковое платье… Чёрный фартук. Мальчишки в неё снежками… швыряют, она смеется… белые зубы… косы… глаза… Она же должна была сказать мне это. Нет, не могла она пойти туда… Машина, много машин… гараж. ЗИЛы… Чей это мальчик, Джабраил? Ну, не то чтобы мальчик, а это вот бледная немочь – моя… зубы ломило от мороженого… Когда машина шла быстро, ветер трепал волосы… Ух ты, до ста разогналась… когда сбегал с холма, две ленты бескозырки трепались под ветром…

– Ахмад!

– Что?

Мы… Мы должны переехать на равнину, в то село, где живёт мой брат… Он подыскал нам дом. Там и работа для меня найдётся. Следующей осенью помянем твоего отца и уедем отсюда. Мы будем жить не хуже других. И кланяться никому не станем. Ваш отец… Нам нельзя ронять честь вашего отца.

Мы жили в горах ещё два года.

«Нечего было позволять матери идти в райсовет, если у тебя такая заносчивая душа! Гордый какой…» Глаза… большие лучистые глаза… Какой крупный снег… кажется… ребята знакомые катаются… Коньки. В горах ветер сдувал снег, да и кататься было страшно. Там бы сразу в пропасть провалился. «Этот новенький-то, скромный мальчик». – «А ну его, лицо какое-то чёрное. Вы его куртку видели? С заплатами на локтях…»

Снег-то какой крупный. В горах, наверное, туман. Аргун в это время мелеет и становится синим…

– Ичаев?

Я остановился. Бардо стояла с покрасневшим носом.

– Чего тебе? – сказал я.

Она смотрела мне в глаза. Вздохнула тяжело, глубоко. Я взглянул на неё и пошёл дальше.

– Ичаев.

– Ну чего ты от меня хочешь?