Литературная Газета 6315 ( № 11 2011)

– Я всегда это нахожу там, на местности. Для писателя невредно встречаться с реальностью. Когда в Азербайджане нас с одним человеком собаки-пастухи чуть не сожрали на горе, мы с ним нашли общий язык и глубочайшее понимание. Это мой настоящий друг. Но, чтобы он появился, надо было съездить в Азербайджан и попасть в такую ситуацию. А в первый же вечер в Баку я увидел свет в окне, открыл дверь, там оказалась ковровая мастерская. «Откуда вы?» – «Из Москвы». Меня впустили, по-русски говорили, всё показали. Добрые хорошие люди. Нет, так не расскажешь… Поэтому и приходится писать. Вот, скажем, жизнь одного села – Гала. Этому селу четыре тысячи лет, и с тех пор, как появился Баку, оно снабжало город зерном. Говорят, Гала умирала три раза. Три раза была стёрта с лица Земли. Сейчас село умирает (или рождается) ещё раз. Раньше здесь добывали соль, теперь это место испорчено отходами нефтепромысла, раньше здесь были сады, поля, виноградники – теперь каменные карьеры, пустыни, свалки, сточные канавы нефтепромыслов и качалки, качалки, качалки… Есть старые галинцы, которые с дореволюционных времён живут, их там осталось 13семей, они могут рассказать про это. Про то, как в начале ХХ века впервые у крестьян стали выкупать землю под нефтедобычу… Само мировосприятие этих старых галинцев – это драгоценный камень, о котором я бы никогда не узнал без директора музея апшеронских древностей Фикрета Абдуллаева. Он сам живёт этим. Он мне своё сердце приоткрыл: как бы свет прошёл из его сердца в моё – и мы поняли, о чём говорим. Он живёт прошлым, но это прошлое целительно, оно заключает в себе очень чистые, очень высокие ценности.

Больше всего мне претят разговоры об общей идее. Всё рождается (или не рождается) само. Это смысл биологической и вообще всякой жизни. Её нет сейчас в политике. Поэтому политика и мертва. У нас фантастическое государство: оно отдало в частные руки монополию на все природные богатства и не делится с гражданами. Спекулянтов покрывает. И врёт. Нехорошо…

– Мы вообще не о политике, а о смыслах говорили…

– Они никуда и не уходили. Просто искушения колоссальные, деньги немереные. Но так было всегда. И писателю надо просто определиться: на какой он стороне Луны. Либо ты играешь по законам шоу-бизнеса и тебе платят, либо ты играешь в свои игры и… Получаешь, может быть, в тысячи раз меньше. И хорошо. Человеку не так много надо. Все настоящие писатели сегодня – во втором ряду. По доходам, по популярности, по засвеченности в телевизоре. Но ни одного настоящего писателя, живущего по законам шоу-бизнеса и «раскрутки», нет. И быть не может. Литература должна быть хлебом. Говорят про духовный голод – ну так сделай хлеб и накорми. А люди делают кто кислородный коктейль, кто кокаиновый микс, кто горькие леденцы… Лишь бы заметили…

– И опять же вопрос: нужен ли этот хлеб, эти высокие смыслы молодым неонацистам, неоязычникам?

– Для неонацистов и неоязычников вообще почти ничего не имеет значения. По крайней мере литература. И вообще я не за них отвечаю. Я отвечаю за людей, у которых ещё сердце открыто. А отвечает писатель только своей книгой. Ответ на вопрос – в книге. Если моя книга будет интересна, если она будет прочтена тысячей человек, значит, я нашёл своё спасение и вокруг меня тысяча человек спаслись. Но только ты сначала напиши настоящие тексты, не мыльные.

– Во Франции твой «Остров» стал популярен. Ты понял, что в этой книге французам интересно?

– Им интересен нефальшивый опыт. Корректно поставленный опыт на самом себе. С условием, что ты можешь погибнуть, что всё может оказаться не так, как ты придумал, что ты можешь обрести не любовь, а чёрт знает что. По-любому может быть. И когда ты всё-таки выруливаешь туда, куда тебе надо, выруливаешь к любви… Требуется усилие, чтобы полюбить и землю Севера, и людей тамошних… Это их впечатляет. Французы вообще любят поразмыслить. И честное размышление им западает в душу.

– В других жанрах не планируешь работать?

– У меня есть внутреннее задание написать потом русский сюжет, «русскую сказку». Есть записи о жизни семьи на протяжении ста лет. Не только моей семьи, но и семьи жены, всего ветвящегося рода. Условное название – «Дети растут». Все мы дети, все вырастаем из каких-то своих прежних образов. Приходим в жизнь, умираем. Не только дочь моя Фрося, но и я, и мама моя – ребёнок, хотя она старый человек и у нас сейчас смерть в семье – умер отчим. Я записываю всё, что происходит с нами. Узлы, на которых поворачивается жизнь. Я, правда, уже плоховато чувствую, как там в глубине – в начале ХХвека. Быстро стирается из генной памяти то время. А хотелось бы несколько верных аккордов того времени взять. Очень важно воспроизвести подлинный звук той России.