Литературная Газета 6335 ( № 31 2011)

– Как вам кажется, раздела можно было избежать?

– Думаю, можно. Там было очень, на мой взгляд, много несправедливого, неверного, но поскольку Ефремов был по натуре своей абсолютный экстремист и революционер, его это подогревало, ему казалось, что что-то изменится. Хотя через два года все те, с кем он ушёл в театр, который задумал, ушли, и ему пришлось начинать всё заново. В этом смысле судьба его, если можно так сказать, немножко наказала. Мне кажется, что делить театр не надо было. Жизнь показала, что не вышло. Не мне судить, почему так получилось…

– Но и доронинский МХАТ вы всё же покинули.

– Мне вдруг захотелось что-то в своей жизни изменить. У меня был выбор между Театром им. Моссовета и Театром Российской армии. Почему-то в то время я выбрал Театр Российской армии. Может быть, потому, что здесь тогда главным режиссёром был большой профессионал Леонид Ефимович Хейфец. Потом он ушёл, ну а я остался и не жалею. Я сыграл здесь много хороших ролей: Барни в «Последнем пылко влюблённом», Директора в «Деревья умирают стоя» А. Касоны, Генри Дарнлея в «Вашей сестре и пленнице…» Л. Разумовской, второй раз сыграл Барона в «На дне» М. Горького уже в режиссуре Бориса Афанасьевича Морозова, которому тоже очень благодарен. С ним всегда интересно, он – человек живой, творческий, яркий, какой-то очень самобытный, увлекающийся. У него я играю Дона Педро в «Много шума из ничего» У. Шекспира и Лыняева в «Волках и овцах» А. Островского.

– С кино у вас более драматические отношения.

– С кино не вышло. Фильмов десять у меня, наверное, есть, но гордиться особенно нечем, может быть, кроме «Опасного поворота» Дж. Б. Пристли, поставленного Владимиром Басовым. Всё остальное и по материалу было не очень интересно, и по режиссуре.

– Этот фильм до сих пор показывают по телевидению, многие его очень любят. А чем вам запомнилась эта работа?

– Пытался как-то соответствовать великолепному актёрскому ансамблю: Нифонтова, Яковлев, Шуранова, Титова, сам Владимир Павлович! Работали, разбирали, они со мной были добры, сердечны, терпеливы. Я вспоминаю это время с нежностью. Хотя я недавно посмотрел минут двадцать из фильма, и мне показалось, что очень затянуты ритмы и сегодня так нельзя существовать, нужно быстрее соображать, быть внутренне мобильнее. Но тогда это было внове, четырьмя камерами снималось, был интересен процесс. И потом, конечно, очень занятен был сам Басов. А Яковлев и Нифонтова мне тогда казались очень зрелыми людьми, но им всем было чуть за 40, я сейчас гораздо старше их. Мы изредка с Юрием Васильевичем Яковлевым встречаемся где-нибудь на радио и как-то с симпатией вспоминаем это время. Ничего просто так не бывает, для чего-то и это было нужно.

– Актёрская профессия, заставляющая проникать человека в чужие судьбы, заставляет и задумываться о смысле его существования на земле, согласны?

– Вопрос человеческого существования на земле – это вопрос веры. У Горького в «На дне» есть удивительная фраза: «Во что веришь, то и есть, а во что не веришь, значит, этого нет». Этот вопрос решает каждый сам для себя. Поскольку я считаю себя человеком всё-таки верующим, то для меня смысл – в самой жизни, в умении наполнить её чем-то серьёзным и значительным…

– Но получится ли роль значительной, никто никогда не знает наперёд. Не в этом ли главный риск для артиста?

– Я всё ждал, что настанет момент, когда я возьму роль и по истечении какого-то времени в репетиционном процессе буду знать, что с ней делать, мне вдруг будут открываться эти горизонты. К сожалению, так бывает очень редко. Всё равно, когда ты берёшь серьёзную новую роль, ты опять становишься учеником, всё начинается сначала, как будто не было прошлых ролей, прежней прожитой жизни, удач и неудач. У меня только один раз в жизни было, когда во МХАТе я взял роль, и мне вдруг показалось, что я всё в ней понимаю. Это была роль Райского в «Обрыве» И.А. Гончарова. Вот там для меня работа была лёгкой, увлекательной, она просто из меня выходила какими-то своими откровениями, которые моей природе были понятны, мне ничего не надо было придумывать, мне надо было только растормошить себя. Но это бывает редко. Я почему-то подумал, что после Райского я во всеоружии, мне теперь всегда будет легко. Нет, так не выходит.

– Чего вы ждёте от режиссёра, приступая к работе над спектаклем?