Литературная Газета 6345 ( № 44 2011)

Между тем если Юрий Иванович и пишет в последние годы о Германии, то это исключительно его личные, даже субъективные заметки, далёкие от учёного академизма. А если уж и говорить о творческой личности Юрия Ивановича в целом, то его всё же надо числить, скорее, не по ведомству учёных-германистов или переводчиков, а поместить в число писателей - последователей таких знатоков Запада, как Ф.И. Тютчев и Н.Н. Страхов, которые до основания изучили западный мир и в какой-то степени даже сроднились с ним, но душой всё-таки остались русскими и с Россией.

Валерий ФАТЕЕВ, кандидат филологических наук, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Водянка

Водянка

ЛИТПРОЗЕКТОР

Близится к завершению обсуждение произведений, вышедших в финал "Большой книги"

Владимир ТИТОВ

Сергей Кузнецов. Хоровод воды . - Изд-во "Аст", "Астрель", 2010. - 606 с. - 3000 экз.

Очередной кирпич, прошедший в финал конкурса "Большая книга", - роман Сергея Кузнецова "Хоровод воды" - льстивые рецензенты прозвали "семейной сагой". На самом деле отнести это литературное нечто к какому-либо жанру затруднительно[?] Однако не станем забегать вперёд.

Вообще семейная сага - совершенно особенный литературный жанр. Это роман без начала и конца (сюжет не завершается ни смертью, ни свадьбой, поколения сменяют друг друга, и каждое новое включается в круговорот жизни, чтобы со временем уступить место следующему), не лишённый в то же время сокровенного смысла. Меняются исторические декорации, меняются обычаи и нормы морали, но самое главное во взаимоотношениях людей остаётся неизменным. Как и тысячу лет назад, так и в тридцать третьем веке - если только человечество не уничтожит себя, - люди будут рождаться, взрослеть, гнаться за какими-то призрачными идеалами, любить, ненавидеть, воспроизводить себе подобных, а потом[?] а потом умирать! И их дети будут заниматься тем же самым.

Кого-то идея семейной саги неприятно поражает своей безысходностью - потому что мир, как выясняется, не вращается вокруг главного героя, с которым невольно связывает себя читатель, а настоящий главный герой - это сама жизнь, которая не с нас началась и не на нас закончится. Другой найдёт утешение в том, что, как сказал поэт, "вновь у гробового входа / Младая будет жизнь играть". Об этом рассказывают все известные семейные саги: "Сага о Форсайтах" Голсуорси, давшая название жанру, "Сто лет одиночества" Габриэля Маркеса, сериал о Ругон-Маккарах Эмиля Золя, "Вечный зов" Анатолия Иванова и шукшинские "Любавины". Это повествования не о людях, а о жизни. О загадочной, но более чем реальной силе, именуемой "рок", или "семейное проклятие". О неразделённой любви и разделённой ненависти. О призраках прошлого, которые восстают из могил (в переносном смысле) спустя десятки лет. О грехах отцов, с которыми приходится разбираться детям, чтобы оставить уже своим детям такое же запутанное наследство.

Вот только у автора "Хоровода воды" никакой "саги" не получилось. Несколько сотен страниц объёмистого кирпича представляют собой заметки из жизни удручающе заурядных (это вам не полковник Аурелиано Буэндиа!) людей. Несмотря на кровное родство, это абсолютно чужие и чуждые друг другу люди, и непонятно, зачем объединять их жизнеописания под одной обложкой. Чтобы создать видимость общности, автор заставляет, например, спившегося горе-художника Сашу Мореухова думать за его сводного брата, успешного бизнесмена Никиту Мельникова, и наоборот. А мельниковская жена, несчастная бездетная Маша, оказывается, по странному совпадению, медиумом и читает души тех, кто не оставил потомства. Ужасно трогательно, но[?] настолько притянуто за уши, что деликатным читателям просто неловко.

То и дело автор, подражая "большим" - создателям эпических полотен, - обращается к прошлому, к бытию предков его персонажей или людей, каким-то образом с ними связанных. Но эти flashbacks выходят слишком ненатуральными, и автор - человек с юмором - первым предлагает посмеяться над тем, как он "вздыхает в поисках жанра", не дожидаясь, пока его высмеют рецензенты: "В этом месте читатели вправе заподозрить автора в неумеренном использовании приёма, в литературной теории называемого "сюжетным параллелизмом". "Попробуем иначе: Угасал пыльный вечер бесконечного московского лета". "Для героини романа о поздних шестидесятых - ранних семидесятых - Лёля нетипична".

Это очень мило, когда автор советуется с читателями и просит извинить его за огрехи жанра.