Акварель не растекается, а лепит форму, передаёт фактуру, плотность, твёрдость, проницаемость или непроницаемость предметов. Передаёт невероятную энергетическую заряженность этого "малого" мира.
А прозрачная сочность митрохинских виноградных гроздьев! А твёрдая шершавость его грецких орехов, некогда меня покоривших!
А рыбы (вероятно, мороженые, из соседнего магазина), наделённые характерами! Морской окунь - безнадёжный фаталист с мелким телом и мрачным провалом глаза. А щука с её извилистым хребтом, диагональю рассекающим лист, напоминает торпеду - острая, язвительная, злая.
Самое простое, простейшее под рукою мастера становится драгоценным, неким лирическим отпечатком "мировой гармонии", говоря высоким слогом.
Не могла оторваться от маленького пейзажа 1928года "Ленинград. Кронверкский сад", где, в сущности, ничего нет. Три смазанные человеческие фигурки, голые зимние деревья с "нервными" извилистыми ветками, уходящая вдаль перспектива с виднеющимися домами. Ничего нет, а сердце замирает, так это всё безошибочно точно, просто, человечно увидено и запечатлено.
В поздние свои годы художник мог с такой же поэтической простотой запечатлеть и бесконечную стройку, увиденную из окна на Беговой ("Стройка на Беговой", 1958), и скромный уголок интерьера ("Уголок у окна", 1965), и аптечные пузырьки, скопившиеся на столе ("Аптечное стекло", 1965).
В сущности, своей графикой художник пропел гимн человеческому миру в самых домашних его проявлениях, миру, который, оказывается, и в самом деле создан "хорошо".
Вера ЧАЙКОВСКАЯ
«Не за то, что тенор или бас…»
«Не за то, что тенор или бас…»
КНИЖНЫЙ
РЯД
Об актёрских мемуарах, и не только
Мемуары любят все. А кто утверждает, что никогда их не читает и презирает этот жанр за низменность, явно лукавит. Всё же любопытство - едва ли не самый сильный природный инстинкт, побуждающий жаждущих непременно заглянуть в "закулисье" чужих жизней. А если в центре рассказа находятся самые, пожалуй, публичные люди на свете - артисты, читательский интерес только усиливается.