Литературная Газета 6355 ( № 3 2012)

[?]Ветеран обороны Ленинграда на торжественном заседании слушает генерала, который "командным зычным голосом" повествует о том, как с неизменным успехом сражались они на этом участке фронта. "Рассказ его получился для меня о совершенно незнакомой войне, где наш батальон дей[?]ствовал в той же самой местности, в те же месяцы. Там должен бы быть и я, но меня там не было".

Читая это в новой книге Даниила Гранина "Мой лейтенант", вспоминаешь строки покойного поэта Юрия Белаша:

Я был на той войне, которая была.

Но не на той, что сочинили после.

Кстати, и в последующем "ножевом" разговоре с оратором Гранин употребил тот же глагол - "сочинили".

Явь же была люто беспощадной. "Настоящий страх, страх жутчайший, настиг меня, совсем ещё юнца, на войне - такими словами начинается книга. - То была первая бомбёжка[?] самолёты пикировали один за другим, заходили на цель. А целью был я[?] В огромном синем небе не было ни одного нашего самолёта, с земли не били зенитки, ни одного выстрела".

Школьником будущий автор затруднился ответить на вопрос: "Зачем в "Войне и мире" такое огромное место занимают "история нашего поражения" - Аустерлиц и нескончаемое отступление первых месяцев новой войны?" Теперь ему собственнолично привелось пережить жесточайшую страду сорок первого, вплоть до минут растерянности и паники: "[?]Мчался, словно по пятам за мной гнались. Ни разу не оглянулся, смотрел только на впереди бегущих, обгоняя одного за другим. Помнится, передо мной появился начштаба батальона, схватил кого-то за гимнастёрку, боковым зрением я увидел, как ударили начштаба прикладом[?]"

Рядом бессчётно погибали. Одна смерть горше другой. И тем самым летом: "Последнее, что я видел, это как Подрезов (политработник, в тридцатых побывавший в тюрьме и лагере. - А.Т.) стоял во весь рост в окопе, стрелял и матерился. Выжить он не мог[?] да он и не хотел жить, это я знаю точно, ему обрыдла такая война, бегство[?]" И позже, в блокаду: "[?]Вспом[?]нился дождливый денёк, когда хоронили Витю Ломоносова, какой он был лёгкий, высохший дистрофик[?] нёс под мышкой его высохший труп, как доску".

Плечи новоиспечённого лейтенанта, вчерашнего ополченца, гнул непосильный груз: "Связь с дивизией поминутно прерывалась[?] Роты, батальоны настойчиво требовали поддержки[?] Я что-то орал, кому-то грозил, обещал, что вот-вот подойдут подкрепления[?] Ни через два, ни через три часа никто не появился[?] Дальше пошла какая-то неразбериха, действия и намерения лейтенанта я уже плохо могу объяснить[?]"